– По крайней мере, это лучше, чем утонуть, – заметила Элисон.

– Утонуть? – спросил я. – А при чем здесь утопленники?

– Спроси у Джимми, – сказала Элисон. – Всю прошлую неделю ему снилось, что он тонет.

– Наверное, тебе не следует наполнять ванну до краев.

Джимми, похоже, смутился.

– Глупости, это просто один из тех снов.

– Каких это тех снов?

Джимми повернулся к Элисон.

– Зачем тебе нужно было все выбалтывать ему? – спросил он. – Просто дурацкий сон, ничего больше.

– Я большой специалист по снам, связанным с водой, – сказал я ему. – Давай выкладывай, я ведь водопроводчик и вдобавок кое-что смыслю в психологии. Кто лучше меня истолкует сон об утопленниках? И я скажу тебе, в чем твоя проблема: есть ли у тебя скрытая потребность отправиться вслед за «Титаником», усугубленная тем, что он затонул более шестидесяти пяти лет назад, или же, быть может, дело в том, что твоя мать слишком жидко разводила тебе детское питание, когда ты был маленьким, и ты страдаешь от окончательного разжижения.

Джимми засунул руки в карманы своей куртки лесоруба и пожал плечами.

– Просто один из этих дурацких снов, вот и все. Мне снится, что я под водой, какой-то чудной водой, и что я хочу выбраться и не могу.

– Это длинный сон?

– Не знаю, может, несколько секунд, но просыпаюсь я в холодном поту. В очень холодном. И все время такое чувство, будто проглотил много галлонов ледяной воды.

Я обошел свой «Кантри Сквайр» спереди и открыл дверь. Шелли сидел там же, слушая Долли Партон, и когда я открыл дверь, он надменно взглянул на меня. Иногда мне страшно хотелось надрать ему задницу, настолько заносчиво он себя вел. Иногда я спрашивал себя, кто управлял фирмой «Мейсон Перкинс: подряды по водопроводу и отоплению» – я или этот чертов кот Шелли? Надо было все-таки надрать ему задницу.

Джимми вытер нос тыльной стороной ладони и сказал:

– Что доводит меня, так это чувство, что у воды нет поверхности. Я хочу сказать, меня пугает не сама вода, а то, что она под землей, под тоннами непроницаемого камня. Так что даже если бы я и добрался до поверхности, я не смог бы дышать.

Я дружески потрепал его по плечу.

– Похоже, последнее время вы с водой не ладите. Может, ты беспокоишься о колодце?

– Я ему то же самое говорила, – сказала Элисон.

Я залез в машину и опустил стекло.

– Если именно это тебя волнует, – сказал я Джимми, – то я позабочусь о том, чтобы доставить тебе результаты анализов так скоро, насколько это в человеческих силах.

– По-моему, ему нужно поменьше работать, – вставила Элисон, – может, это сон одержимого стремлением к успеху человека, и в этом все дело?

– Послушай, – сказал я Джимми, – я неплохо занимался на усиленных курсах психологии, и мы изучали такие сны вполне обычных людей, что у тебя бы волосы дыбом встали. Твои сны – просто чепуха. Просто ты чем-то озабочен. Принимай по паре снотворных таблеток на ночь, и больше снов у тебя не будет.

Джимми улыбнулся.

– Ты берешь деньги за медицинскую консультацию, как за водопровод?

– Я беру деньги за все. Как бы иначе, по-твоему, я так разбогател?

Отъехав от дома Бодинов, я погудел на прощанье и помахал рукой, когда поравнялся с почтовым ящиком. Затем я повернул на запад по шоссе 109 в направлении Нью-Милфорда и включил фары, чтобы видеть дорогу впереди – опускались сумерки. Я ехал вверх-вниз по дороге, петляющей по холмам и долинам, вздымая кучи сухих листьев позади машины.

Я заинтересовался снами Джимми Бодина, но к какому-либо анализу я относился с подозрением. Именно поэтому (если не брать в расчет беременную сокурсницу) я плохо воспринял курс Фрейда, Юнга и Иста и пришел к некоему незрелому заключению о психоанализе в общем. Может быть, я недостаточно серьезно относился к жизни. Может быть, я не был создан для всей этой бодяги с кушетками, коллективным самогипнозом и разыгрыванием каких-то дурацких ролей. Может быть, я был слишком эгоистичен и не очень-то хотел спасать мир от фобий и комплексов. Как бы там ни было, я ушел из колледжа с половины семестра, ошарашенный атмосферой тупости и тем, как там ее лелеяли. Сев на автобус, я приехал домой и сбрил бороду в знак того, что я больше не студент. Моя мать, маленькая и добрая женщина, подтянутая, в домашнем халате, расшитом цветами, расплакалась. Отец, повыше ростом, но не менее добрый, пожал мне руку и заметил, что самое время заняться чем-нибудь полезным. Тогда-то я и занялся водопроводным делом и остаюсь по сей день тем, чем я стал, – Мейсоном Перкинсом, водопроводчиком.