– Прямо из крана на кухне. Джимми говорит, что то же самое идет изо всех кранов.

Дэн снял крышку и понюхал. Подождал, обдумывая то, что почувствовал, понюхал снова.

– Может быть, Шелли был прав, – сказал он мне.

– По-твоему, пахнет рыбой?

– Можно сказать, что рыбой.

– А как еще можно сказать? Черепаховым супом?

Дэн опустил палец в воду, а затем облизал его. Нахмурившись, он проделал то же самое еще раз.

– Определенно, вкус необычный, да и запах тоже. Сложно сказать. На вкус не похоже на обычные соли или минералы, которые распространены здесь. Не похоже и на калий или марганец.

Он оторвал кусочек лакмусовой бумаги и погрузил его в воду. Промокнув, бумага сначала стала фиолетовой, а затем покраснела.

– Так, – сказал Дэн. – Это указывает на присутствие кислот.

– Каких кислот?

– Не знаю. Придется провести полный анализ. Начнем с центрифуги и посмотрим, можно ли выделить какие-нибудь твердые вещества. Ты видел какой-нибудь осадок в раковине у Бодинов или на посуде?

– Никакого осадка. Не забывай, это длится два-три дня – маловато для каких-либо следов или пятен.

Дэн устало помассировал шею.

– Я просто уже заработался. Полночи проверял эти чертовы удобрения.

Рета прошла через лабораторию с охапкой записей и отчетов. Вблизи она была красива странноватой красотой. Нос у нее был коротковат, а губы широковаты, но недостаток симметрии с лихвой возмещался заразительными улыбкой и смехом.

– Я люблю людей, у которых на первом месте работа, – сказала она притворно серьезным голосом, будто представляла нас к награде. – Это говорит об ответственной, высокоморальной натуре.

– Это обо мне, – откликнулся я. – Сначала трубы, потом удовольствия.

Дэн закончил с центрифугой и понес воду к спектроскопу. Он работал медленно и тщательно, и я знал, что прежде чем он закончит анализ, пройдет три-четыре часа. Когда электронные часы на стене лаборатории показывали половину восьмого, мой первоначальный энтузиазм начал затухать и я заскучал и проголодался; больше же всего мне хотелось пива.

На улице было так темно, что я видел свое размытое отражение, сидящее на лабораторном стуле и опирающееся подбородком на кулак.

Рета почти завершила уборку и мытье пробирок и пипеток, и я догадался, что на сегодня ее работа закончена.

– И такой девушке, как ты, нравится эта работа? – спросил я ее, когда она отложила в сторону шланг. – Занялась бы лучше чем-нибудь поинтереснее, например, танцами. С твоей внешностью ты могла бы работать в «Плейбое».

– Поверь мне, – сказала Рета, закрывая стенной шкаф, – анализировать пробы свиной лихорадки чертовски интересно, интереснее, чем подавать коктейль таким развратникам, как ты.

– Это кто развратник? Если я представляю тебя себе в облегающем атласном обмундировании с большим вырезом сзади, то это еще ничего не значит. Короче, как насчет ужина сегодня вечером?

– Ужина? – спросила она, расстегивая лабораторный халат.

Я пожал плечами.

– Можно заняться еще чем-нибудь, если хочешь. Мы могли бы съездить в Глейлордсвил и поесть рыбы с вином в ресторанчике «Фриц и Фокс». Или можно направиться в молочный бар Конна и поесть гамбургеров с молочным коктейлем.

– Ты умеешь жить, не так ли? – спросила она у меня с беззлобным сарказмом. – Спасибо, но уж лучше я пойду на свидание с Кенни Пэкером в девять часов.

– Кенни-футболист? Поросенок Пэкер?

– Он самый.

– Он же как Большой Увалень, только розовый.

– Эй, вы двое, – сказал Дэн, – хватит там препираться.

Не отрывая глаз от микроскопа, он поманил нас пальцем.

– Подойдите-ка посмотреть на это.

Мы подошли, и Дэн отодвинул свой стул, чтобы дать нам посмотреть в окуляры. Я взглянул и увидел только какие-то неясной формы существа, плавающие в море слепящего света. Но когда очередь дошла до Реты, она провела около микроскопа две или три минуты, хмурясь, и молча регулируя фокусировку и двигая предметное стекло. В конце концов она выпрямилась и вопросительно посмотрела на Дэна с озабоченным выражением лица. Дэн тоже посмотрел на нее и покачал головой, будто не зная, что сказать.