– Нет! – она вскочила на ноги, как будто ей неприятно находиться рядом со мной. – Мой брат никогда бы в жизни не заставил меня страдать! Вадим больше не вернется! Он не придет! Ненавижу тебя, слышишь! Ненавижу! Тебя! Мать! Всю свою жизнь! И это проклятое деление на аристократов и простолюдинов!

Она убежала в спальню и сильно хлопнула дверью. Я не понесся следом. Знал, что выяснение отношений сейчас ни к чему не приведет. Непонятно за что, но, похоже, она думает, что очень сильно любит этого Вадима. А любимый братик стал тем, кто разрушил эту любовь. Да уж. Пока эмоции не утихнут говорить об этом бессмысленно. Нужно смириться с тем, что сегодня я враг народа.

Я прошел на кухню, снова поджег свечи и загадал теперь уже настоящее желание. Задул огонь. Затем перекусил, сходил в душ и разобрал вещи.

Вошел в детскую уже под утро. Машка так и уснула лицом в подушку. Я укрыл ее одеялом, а сам лег в маминой комнате.

На следующее утро меня разбудил будильник. Я специально завел его на семь, чтобы успеть сделать всю домашку, заняться спортом и собрать учебники в школу. Едва открыв глаза, я почувствовал запах блинчиков.

Машка? Может еще злится, но это не мешает ей заботиться о младшем брате. Хотя рано делать выводы. Может у нас гости?

– Доброе утро, – я вошел на кухню и налил в чашку заварки.

– Доброе утро! – ответила Машка и перевернула очередной блин.

Я заглянул в холодильник, не претендуя на вкусный завтрак. Это мой детский бойкот на все, что она наговорила мне прошлой ночью.

– В холодильнике мышь повесилась, – Машка повернулась и поставила тарелку с блинами на стол. – Но было прокисшее молоко и яйца. Я сделала твои любимые блинчики.

Я хотел улыбнуться, но сдержался. Рано. Выдержал еще одну небольшую паузу, пока кормил кошку и открывал банку со смородиновым вареньем.

– Маш, – сказал я. – Кусок в горло не лезет пока не поговорим. Выключи пока. Присядь.

Сестра дожарила блинчик и села за стол. Старалась не смотреть на меня. Неловко, кажется, обоим.

– Слушай, – начал я. – Ты помнишь, как мы жили еще этим летом?

Она кивнула. Я все равно озвучил:

– Нищета, пьющие родители, бардак. Все вытирали о нас свои ноги. Ну вспомни. Хорошо тебе жилось в том прошлом? – я сделал короткую паузу, но быстро продолжил: – Не нужно отвечать. Я просто хочу сказать, что теперь все изменилось. Жизнь уже никогда не будет прежней. Если ты хочешь путаться с аристократами – дело твое. Но если я вижу, что ты наступаешь на старые грабли и общаешься с тем, кто готов раздавать твои обнаженные фото направо и налево, то я предпочту тебя остановить.

– Он не виноват.

– Что?

– Те фотографии я попросила сделать. А бывшая Вадима подговорила его брата украсть их. Это ее вина.

– Ладно. Допустим, что это так, – ответил я. – Дело прошлое. Но ни один человек не имеет права себя вести так, как он вчера. Меня просто тошнит, когда я нахожусь в одном помещении с теми, кто нас за людей не считает. И хочу, чтобы и ты тоже начала ценить себя. Чтобы ты понимала, что такие парни тебя недостойны.

– Я люблю его, Костя, – вдруг сказала она.

Как же сложно с этими подростками. Любит она его. И что теперь? Позволять ноги о себя вытирать? Я могу сколько угодно говорить на тему отношений, но ей в одно ухо влетит в другое вылетит. Тут самооценку надо повышать. Все остальное бесполезно.

– Знаешь что? – вдруг встрепенулся я.

– Что?

– Какие у тебя на сегодня планы?

– Хотела подыскать работу.

Значит не учится нигде. Прямо как в прошлой жизни.

– Тогда одевайся. У меня учеба с двух. Успеем пройтись по рынку и проехаться по магазинам.

– До рынка? Зачем? – Машка подняла брови.