Ситуация в погруженной в «темные века» Западной Европе усугублялась тем, что на восточных границах крепла и процветала Византийская империя, ставшая наследницей Рима и вобравшая в себя его культурные и политические традиции и пороки. Более мягкая и человечная форма восточного христианства, отличающаяся большей терпимостью к другим религиям, позволила Константинополю стать центром притяжения региона Восточного Средиземноморья и источником напряжения для царств и княжеств, оказавшихся под властью Ватикана.

Одновременно с Византией на Европу оказывали давление арабы, которые освоили южные провинции Римской империи, захватили священный для христиан Иерусалим и были постоянной угрозой Пиренейскому полуострову.

В такой турбулентной обстановке развитие Европы затормозилось почти на тысячу лет. Это позволило центру прогресса сместиться на восток в Византию и граничивший с ней с юга Багдадский халифат16, который в период расцвета по своей территории превосходил Персидскую империю. В это же время значительный рывок в развитии сделал и Китай, отметившийся значительным прогрессом в области металлургии, изобретением бумаги, книгопечатания, созданием пороха и компаса.

Такой застой Европы, приоритетного региона, явно шел вразрез с планами провидения, рассчитывавшего на объединительную и более прогрессивную роль христианства. Чтобы его преодолеть, Источнику пришлось снова активировать методику индивидуального воздействия, использованную при первом контакте с Атрахасисом, но на этот раз на более продвинутом уровне.

* * *

Весенняя ночь в Багдаде была полна свежести и покоя. От реки тянуло прохладой. В небе сияли мириады звезд. Из сада доносилось тихое шелестение цикад. В железных чашах горел огонь, заставляя предметы и людей отбрасывать причудливые колышущиеся тени.

Для смелости набрав полные легкие воздуха, юноша, только что вышедший из возраста подростка, развернул свиток и начал тихо читать:

– Твой прекрасный лик, как полная луна, чист и непорочен. Твои волосы струятся, как воды Тигра под лунным светом. В твоих глазах отражается утренняя заря. Твой стан гибок, словно лоза, несущая янтарные грозди винограда. Твои плечи…

– Плечи? Эй, юноша! – визирь нагнулся и легонько хлопнул длинной линейкой по плечу ученика. – Где ты видел плечи принцессы? Отвечай! Ты подглядывал за ее омовением в женском крыле дворца халифа?

– Нет-нет. Вы что. Я бы не посмел, – читавший свои стихи молодой человек отшатнулся и испуганно посмотрел на учителя, лицо которого в тусклом свете ламп казалось воплощение самой строгости. – Я просто… Я просто представил, какие у нее прекрасные нежные плечи.

– Негодник! Ты тайно вожделел принцессу? Дочь нашего великого халифа Абу Джафара Харуна ибн Мухаммеда17, да пребудет с ним благословение Всевышнего, – грозно сверкнул глазами наставник. – Ты знаешь, что это великий грех?

– Нет, – дрожащим голосом пролепетал юноша.

– Что нет?

– Я знаю, что это грех. Поэтому не вожделел. А только подумал.

– Ладно. Верю, – визирь откинулся на подушки и мечтательно посмотрел на звездное небо. Он и полудюжина учеников сидели на плоской крыше медресе18, читали стихи и наслаждались покоем прохладной весенней ночи и звездным небом. – Но запомните вы все. Вожделение – грех, – наставник зевнул и почесал живот. – Хотя в некоторых случаях можно и повожделеть. Я вот помню, когда был молодым, вожделел одну служанку. И даже несколько раз. В то время я был юн и горяч, почти как вы. Правда, у меня не было такого мудрого учителя, как у вас, чтоб охладить мой пыл, а то бы…

– О мудрейший визирь, – прервал его воспоминания поднявшийся на крышу стражник. – К вам проситель. Вернее, гость.