Роман, набрав пригоршню снега, потер им обе щеки, направился к конюшне. Проходя мимо одного из многочисленных домов, он увидел своего сотника. Тот, сонно почесываясь, стоял на пороге.

– Уже встал? Не уходи никуда, сегодня будешь со мною при барине. Пан на охоту едет.

– Я думал, конюшню почистить.

– Почистишь завтра.

– Ехать, так ехать. Мне все равно, навоз ли чистить, пана ли сопровождать.

– Верно. Готовь коней. Постой, постой! Что ты болтаешь? – вдруг спохватился сотник.

Роман придал лицу удивление, несколько глуповатое выражение.

– Я говорю, мне все равно, что ни делать. Только бы не зря панский хлеб есть.

– Ну-ну! Смотри ты у меня, – погрозил пальцем сотник. – Поди, скажи в сотне, пусть готовятся.

– Разве пан так рано встанет?

– А и правда, – согласился сотник, – я еще и сам не выспался.

Задав лошадям корм, Роман вышел из конюшни. Около жарни, ступая широко, как на косовице, мел дорогу псарь. Был это пожилой, очень странный человек. Лицо у него было все испещрено морщинами и напоминало плохо намотанный клубок суровых ниток. Борода тоже росла как-то чудно – двумя клинышками. Даже имя его было необычное – Студораки. Когда Роман спросил, почему у него такое имя, псарь ответил, что отец его был едва ли не беднейшим человеком на селе. Потому и имя такое: тем, кто побогаче, поп лучшие имена давал, а кто победнее – тем похуже. А в каких святцах выкопал это имя – никто не знал, может, и сам придумал.

Однако хотя и прожил весь свой век дед Студораки в нужде, был он человеком очень веселого нрава. За веселость он Роману и полюбился. Они часами могли просиживать вдвоем на конюшне, рассказывали друг другу всякие небылицы, часто прерывая разговор смехом.

– Доброе утро, диду, – поздоровался Роман. – Зачем подметаете? Все равно снег снова нападает.

– Зачем мету? Собак буду гнать к колодцу, так чтобы не увязли. – И, расправив спину, опираясь на метлу, уже серьезно сказал: – Пан, как только просыпается, сразу на псарню идет.

– Вы с ним каждый день разговариваете. Каким он вам кажется? В самом деле он такой, как про него вчера есаул рассказывал?

– Добрый пан, только в морду дал. Слышал такую поговорку?

– Я без шуток.

– Я тоже не шучу. Что и говорить, пан большой руки.

Про пана Калиновского ходило много слухов. Говорили, что он человек мягкого нрава и большой доброты. И что еще удивительнее, будто он простыми людьми не брезгует, хотя и шляхтич потомственный: выслушает и поговорит. Роман за это время видел пана раза три, и то издали. Пан Калиновский приехал неделю тому назад. В Медведовское поместье он наезжал почти каждый год – тут была лучшая охота. Сразу же следом за ним понаехали и гости – едва ли не со всей волости. Не бывали тут только ближние соседи Думковские. И не только потому, что барыня была уже в летах, и ей не подобало присутствовать на таких банкетах. Давнишняя вражда разделяла их семьи. Еще и теперь помнит пан Калиновский, как его отец организовывал вооруженные наезды на поместье Думковских. Тех спасали только крепостные стены, крепкие и неприступные.

Каждый вечер в имении гремела музыка, звенели кубки, вспыхивали фейерверки. Только под утро развозили лакеи пьяных гостей по флигелям.

– Что без дела стоять, взял бы другую метлу.

– Некогда, я хочу сбегать к Зализняку, он должен домой приехать.

– Зализняк? Максим? Разве он здесь? – снова взялся за метлу Студораки.

– В монастырь Онуфриевский нанялся, уже недели две тому назад. Говорил я ему, чтобы со мною в надворные шел, не захотел.

Дед Студораки покачал головой.

– Этот не пойдет. Золотой человек.

– Выходит, в надворные не люди идут? Неужели псарь выше стоит, чем казак надворной охраны?