По дороге сюда, в километрах двадцати севернее, они видели, как на трассу выскакивает лось и застывает на их полосе грандиозным памятником, олицетворяющим страх живого существа перед огнем. Солдаткин с руганью ударяет по засипевшим тормозам, и его дважды битый, взятый по мутной схеме с переплатой «фокус» останавливается в пятнадцати метрах от лося. Лесной великан даже не смотрит на них. Нервно трясет головой, уставившись в никуда большими влажными глазами. На правом боку зверя Макс видит ожог. Будто в сковородку с пережаренными шкварками плеснули томатный сок, только это все еще и дышит.

– Зацени, какой у него елдак! – произносит вдруг Солдаткин.

Макс непроизвольно опускает взгляд ниже. Конечно, думает он, лось по уши накачан адреналином.

– Хотел бы себе такой же? – спрашивает Солдаткин.

Водитель встречной фуры дает упреждающий сигнал. Лось, мотнув головой, тяжело срывается с места и, спотыкаясь, ныряет в лес, который начинается в пяти метрах от обочины трассы. Клубы дыма смыкаются там, где только что стоял зверь. «Фокус» трогается с места и медленно крадется, безуспешно пытаясь улучшить видимость включенными противотуманными фарами.

Половину оставшейся дороги Солдаткин разглагольствует про гениталии животных особо крупных размеров.

– Как считаешь, – обращается он к Максу, – вот у кого больше – у бегемота или у слона?.. Или вот динозавры… У бронтозавра, который с такой шеей длиннющей, – или у цератопса?

Макс не понимает, откуда у Солдаткина такой интерес. Он вспоминает, как однажды они вместе ходили в баню, и он видел, что у его компаньона по этой части все в порядке. Наверное, Солдаткин из тех людей, кто интересуется вопросами, на которые нельзя дать однозначного ответа. Есть ли Бог? Правда ли, что за нами, как за аквариумными рыбками, наблюдают инопланетяне? Сбежал ли Гитлер в Антарктиду?

Тем временем Солдаткин от представителей фауны переходит к обсуждению анатомии сказочных персонажей.

– Помнишь, в мифах Древней Греции были такие кони, из половинок сделанные? Кентавры назывались. Так у них сколько было, интересно? Два? Или один? И какой, если один? Лошадиный или человечий? Или Змей Горыныч? У него один на троих? Или все-таки три, по одному на голову?

Макс смаргивает вставший перед его глазами босхианский кошмар, решительной рукой тянется к магнитоле. Попутно произносит:

– Лазарь, заткнись ты уже!

Солдаткин, который недолюбливает свое библейское имя и злится, когда его так называют, умолкает хотя бы на время.

Конец света, грозящий вот-вот произойти в реальном мире, кажется, уже наступил в FM-диапазоне. Макс нажимает кнопку поиска на магнитоле. С первой частоты, где обычно передают дорожные новости, на них обрушивается белый шум. Следующую радиостанцию, похоже, захватили зороастрийцы. Вместо привычного для этой волны развесело-бессмысленного сегмента поп-музыки ди-джей суровым голосом вещает про вселенский пожар. Огонь, стискивающий драконом Ажи-Дахакой населенные пункты в горячие кольца, как и нежелание властей перекрывать федеральную трассу, ди-джей называет происками сил зла во главе Ангро-Манью, кем бы он там ни был. После чего неожиданно прерывается и ставит «Там, де нас нема». Макс хочет остаться на этой частоте, чтобы услышать, что там будет дальше, но Солдаткин морщится и просит переключить. Он парень простой, для него тут слишком мрачно.

На следующей волне творится и вовсе уж что-то странное. Они слышат голос Левитана, сообщающий о том, что советские войска Второго и Третьего Украинских фронтов после упорных боев взяли Вену, и удивленно переглядываются. Макс задумывается, каким таким антинаучным способом радиопередача семидесятилетней давности могла попасть в несуществовавший тогда FM-эфир. Приходит к выводу, что чудеса и колдовство тут ни при чем, просто кто-то оцифровал сводки Совинформбюро и выдал в эфир пиратской волны, заблудившейся в дыму пожаров. Внезапно Левитана на полуслове обрывает заползший поверх него «Atlas Air», суровые звуковые ландшафты которого наполнены астральным шепотом Дель Найя, пульсирующей в висках параноидальной атмосферой и барабанами, звучащими так, будто в них со всей мочи колотят туземцы Марракеша.