Увидев Сезара, Кенна не стала спешить вставать – только приподнялась на локте и какое-то время разглядывала тучную фигуру собрата по цеху.

– Ты перебрал сидра, Сезар? – очень вежливо поинтересовалась она.

– Вот, смотри, что он тебе принёс.

Кенна хмыкнула и, взяв из его рук футляр, осмотрела со всех сторон. Узкую коробочку обтягивал бархат, и на ней красовался вензель – Р. Л.

Осторожно приподняв крышку, Кенна увидела внутри цепочку драгоценных камней, нанизанных на нить. Украшение было в меру дорогим – слишком дорогим для Кенны, но определённо не таким уж дорогим для герцога и короля – но сложено было с особенным изяществом. Камни подобраны намётанным глазом, аккуратнейшим образом обточены и подогнаны друг к другу. По большей части здесь были аметисты и топаз.

– Кто это поднёс? – спросила Кенна, вновь поднимая взгляд.

– Мальчишка в сером плаще, но по виду – паж.

Кенне стало неспокойно. Она снова вспомнила голубые глаза, смотревшие на неё. Они пугали её, как пугает отблеск направленной на тебя стрелы. В этом взгляде ей чудилась неизбежная смерть – она только не знала, для кого.

– Не нравится – отдай мне. Я Жоржетте подарю! – Сезар выхватил украшение из её рук.

– Бери, – равнодушно сказала Кенна, которая в самом деле не хотела даже держать этот предмет в руках. – Хотя нет, постой.

Она поспешно вскочила с вороха соломы и, перехватив коробочку, снова отобрала её у Сезара.

– Я отдам Бертену. Пусть продаст и заплатит налог.

– Вот дурёха, – фыркнул Сезар и проследил, как Кенна, минуя его, протискивается к двери и выходит в коридор.

Кенна не стала спрашивать почему. Ей всегда казалось, что Сезар и сам не слишком умён.

Кенна старалась не думать о человеке, который приметил её, но никак не могла. То взгляд его, то загадочные буквы РЛ высвечивались у неё в голове, терзая сознание тревогой.

Она надеялась, что если займёт себя репетициями, это пройдёт, и, отдав ожерелье Бертену, спустилась в зал – тот располагался на первом этаже, в то время как комнаты старших актёров – на втором. Свои комнаты были не у всех, только у тех, кто прожил в театре много лет. И уж точно не у неё.

Зал тоже был невелик и больше походил на салон таверны, где вместо прилавка располагался помост для представлений. Не было ни скамей, ни тем более кресел, публика смотрела спектакли стоя.

Кенна отыскала среди бумаг текст новой пьесы – её предложил Бертен. Свою роль она знала уже достаточно хорошо, это была роль горничной – как всегда. Ей нравились в этой пьесе все роли, кроме неё. Но, к своему стыду, больше всего она любила повторять реплики прекрасной Бернес, влюбившейся в благородного разбойника и похищенной им. Она знала, что именно её играла бы мать.

– Мне страшно подумать, что случится, когда я вернусь домой, – негромко, но с чувством произнесла она вслух, – там меня теперь не примет никто.

– Оставайся со мной, – прозвучал из глубины зала звучный голос, от которого по всему телу Кенны пробежала дрожь. Она слышала этот голос… Когда-то давно. Кенна сама не могла поверить в это, но она точно знала. – Тебе не место среди жалких напыщенных кокеток, – продолжал голос тем временем, – ты моя, Бернес. Я люблю тебя. Я подарю тебе леса и птиц, каких не увидишь в зверинцах у господ.

Кенна молчала. Текст пьесы лежал у неё в руках, и ещё мгновение назад она готова была прочитать продолжение, но от одного звука этого голоса горло сдавил спазм.

Медленно-медленно, надеясь, что за эти несколько секунд наваждение развеется, она повернулась на звук.

Всё тот же человек в маске с пронзительными голубыми глазами стоял напротив неё.