– Какая же еще?

– Мерзкое место. Я вдруг вспомнил, что никогда не бывал в нашем карцере в Ниене. Надо будет исправить недочет и посетить ниенское узилище. Ну-ка, напомни, так почему меня вытащили наверх?

– Твой срок не окончился, но тебя отпускают. Под поручительство и за выкуп я освобождаю тебя на три года раньше срока. Король-капитан Гармы Фрери подписал приказ о твоем освобождении.

– И я могу идти куда угодно?

– Да, можешь.

– Но почему такая милость? Разве палачи бывают милостивы?

– Я действую не из милости, а по закону. И еще. Твой отец, король Эддар, умер полгода назад.

– Мой отец… – я повторил эти два слова вслух, но сначала ничего не почувствовал.

Потом что-то колыхнулось внутри, не боль, нет, а похожее на холодный после осенней ночи камень чувство вины. Отец был высоким, намного выше, чем я сейчас, и в детстве, когда он носил меня на руках, я глядел на остальных свысока и воображал себя великаном. Он умел делать людей великанами – это я запомнил с детства. Боль все же пробилась сквозь тьму беспамятства, вцепилась в горло, не давая дышать.

– И… как он умер?

– Его убили.

И в этот момент я всё вспомнил, будто спала пелена с моей памяти. Всё-всё. Война с империей Игера, попытка лишить меня Дара. Лиам, Эдуард, матушка, отец. Лара… Мне показалось, что в грудь меня лягнул здоровенный бык – такая была боль. Я скорчился, вцепившись пальцами в край столика. Вцепился с такой силой, что задрожали чашки и кофейник, и сам поднос.

– Какое счастье… – пробормотал я.

– Счастье?

– Счастье, что ел только булочки и пил кофе, иначе бы меня вырвало на этот роскошный ковер.

Я отпустил край столика и стиснул кулаки. Легкое покалывание в пальцах, тянущая боль от плеч к локтям. Я вскинул руку в призывном жесте. Меня мутило от усилия, но Дар не откликался.

– Дар вернется, но не сразу, – долетел голос, будто издалека. – Это просто упадок сил.

Я схватил пустой кофейник и запустил в голову человеку, что сидел напротив меня. Он легко вскинул руку, и кофейник, отброшенный назад его магическим блоком, ударил меня в грудь. Больно, но не так больно, как от его слов.

– Мой тебе совет: не совершай больше глупости, Кенрик. Есть люди, которым ты дорог, они внесли выкуп в десять тысяч золотых. Это цена трех лет твоей жизни.

– Почему?..

– Что – почему?

– Почему ты называешь себя палачом, а не судьей?

– Судьи зачастую продажны. А палача нет смысла подкупать.

– Ты лжешь сам себе.

– Почему ты так решил?

Я не ответил. Мог бы, но не захотел. Мне было плевать на этого типа в черном и его проблемы. Я только что узнал, что у меня отняли двенадцать лет жизни, и что мой отец, лучший в мире человек после Лиама, мертв. Я вспомнил Лару и застонал от боли, как будто события многолетней давности случились только вчера.

Человек в черном сидел напротив напряженной позе и чего-то ждал. Он ждал вопроса.

– Кто внес за меня залог? – спросил я.

Двенадцать лет тому назад я сидел в таверне Гармы, поедал колбаски в остром соусе и смотрел в открытое окно, за которым распускалось странное дерево, все в крупных темно-розовых бутонах. Только бутоны эти пестрели не на тонких ветвях, которые выглядели жалкими засохшими прутиками, а на стволе и на мощных скелетных ветвях. Френ уже покончил со своей порцией жареных колбасок и, прихватив кружку темного пива, направился в угол посмотреть, как пара бездельников играет в нарды.

Два парня в истертом дорожном платье, тупо напивались за стойкой, поднимая уже четвертый или пятый тост и всякий раз произнося одно и то же: «За Ниен!» Один из них был без руки, у другого уродливый плохо заживший шрам пузырил небритую щеку.