Чтобы задобрить Френа, я принесла с кухни несколько лучших морковин, почищенных и вымытых, для его любимца, будто Красавчик был не жеребец, а ребенок трех лет от роду.

Френ внимательно осмотрел копыта Красавчика, все четыре, потом выпрямился, похлопал жеребца по морде. И наконец произнес шепотом:

– Про то мне не велено никому говорить. Магистр Крон запрет наложил.

– Для тебя кто важнее? Кенрик? Или этот старикашка Крон? – отзываться о главе Дома Хранителей столь непочтительно можно только в тринадцать лет.

– Кенрик Магик сейчас в Гарме. Но вернуться не может.

Это все, что удалось мне выяснить у Френа в тот раз. И морковины не помогли. Сколько потом я к нему ни приставала с расспросами, он только отмалчивался.

Но все же постепенно мне удалось вызнать у Марты кое-какие подробности. Много лет назад, когда Кенрик, Лара и Лиам, мой будущий отец, были совсем детьми, братья были влюблены по-щенячьи в Лару. И Эдуард, старший сын в семье, Первый наследник, тоже за ней ухлестывал. В итоге она выбрала Лиама, а Кенрика и Эдуарда отвергла. Случилась страшная ссора, Лиам чуть не погиб, но Кенрик его спас с помощью магии. Что было дальше, Марта ни за что хотела рассказывать, упираясь точно так же, как и Френ. Лишь однажды обмолвилась сквозь зубы:

– Кенрик и Лара могли бы жить счастливо, если бы не Злая Судьба.

Гала отдала мне ключ от дядиных апртаментов, и я пробиралась сюда на рассвете, когда все обитатели Лебединого замка спали, и только на кухне кипела жизнь. Окно выходило на восток, солнечные лучи пробирались меж неплотно задернутыми шторами. В нише окна был устроен удобный диванчик, обитый гармской кожей. Я устраивалась на этом диванчике с книгой, закутавшись в пушистый плед, связанный моей нянькой: в комнате Кенрика всегда было зябко, но большой камин летом не зажигали, и я была не уверена, что его зажигали хотя бы зимой с тех пор, как Кенрик уехал из Ниена.

В книгах по магии полно было всяких заумных инструкций, разобраться в которых я сама без помощи учителя никак не могла, потому что не знала ни терминов, ни описываемых приемов. Но вот про создание мираклей рубрики поначалу шли вполне понятные и подробные.

Начало я заучила наизусть:

«Магики из Вильчи первыми научились создавать мираклей, обладавших подобием телесной плоти. Такие миракли могли сражаться и убивать, могли стоять в карауле, могли преданной охраной следовать за своим создателем или за тем, на кого укажет магик. Миракли смертны, они умирают, когда кончается запас силы, вложенный в них магиком. Но был случай, когда миракль жил двенадцать лет, и никто не мог уже отличить его от живого человека».

Однако освоить на практике создание мираклей у меня получилось не сразу: после призывного жеста и появления абриса магического существа мимолетное видение не уплотнялось, как следовало из книжного заверения, а так и оставалось зыбко призрачным, к тому же не всегда можно было распознать, что за зверь такой у меня получился. То ли кошка, то ли баран, иногда человек. Они проносились от окна к двери и исчезали в шкафу или в коридоре. Это меня ужасно злило, я сбрасывала книги на пол, кричала, кусала пальцы и один раз сбросила со стола какую-то укутанную в холстину вазу. Она звякнула об пол, но не разбилась – оказалось, что фиал этот был из золоченого серебра.

А потом среди книг мне удалось отыскать записи дяди Кенрика, и в этой тетради нашлись подробные зарисовки всех потребных жестов – первый, призывной, затем – создание формы, третий – концентрация энергии, четвертый – воплощение. С этого момента дело пошло на лад. За три дня я умудрилась уставить полки во всех комнатах чучелами призрачных сов.