– Ого, ничего себе, времени сколько! Смотри, половина второго, а еще светло! Белые ночи…

– Пора по домам, да?

– Давно пора, только… Дворцовый развели, и Благовещенский, похоже, тоже. Пошли скорей, проверим.

И точно, пролеты огромного моста уже поднялись почти доверху.

– И как теперь быть?..

Людмила в полной растерянности. Андрей пожимает плечами.

– Ну, можем на скамейке ждать до утра… – И, видя ее реакцию, смеется: – Что, неохота? Да ладно, пошли ко мне, я недалеко живу. У меня комната отдельная.

Конечно, под крышей лучше, чем на лавочке. Но комнатушка у Андрея совсем крохотная, стены как будто из фанеры – слышно, как закашлялся и заворочался кто-то из соседей, наверное, проснулся от скрипа двери или звука их шагов.

– Ты на кровати устраивайся, а я на полу лягу.

Людмила залезает под одеяло, как была, в летнем платьице, и закрывает глаза. В ушах шумит от усталости, ноги гудят. Страшно подумать, что ее ждет утром, когда она вернется – наверняка тетя Галя устроит скандал, а может, и выгонит, как грозилась.

С пола слышится сопение, Андрей ворочается и ворчит: жестко. Людмила переворачивается на другой бок, к стенке лицом. Она уже почти засыпает, когда парень забирается на кровать.

– Людмил, не могу я там спать! Подвинься, а?

Андрей забирается под одеяло, лезет под платье и начинает свои происки. Вот гад! Людмила отпихивает его локтем, он лезет снова.

– Прекрати, хватит! Кричать буду! – злым шепотом говорит она.

Кричать, однако, она стесняется – что люди скажут? – и он, видимо, понимая это, тихонько продолжает свои поползновения. Только вот… Смешно сказать, какие мелочи порой решают дело: когда после сочинения Людмила заходила в туалет, у нее предательски лопнула резинка на трусах, и она туго, изо всех сил завязала ее на двойной узел. Этот импровизированный советский пояс верности и выручает ее в такой деликатной ситуации. Андрей не может ни развязать его, ни даже просунуть под резинку руку. Возится, чертыхается шепотом, но все без толку! Резинка непобедима.

(Как хорошо, что тогда не было ни шелкового белья, ни стрингов! Некрасивое отечественное белье оказалось надежной защитой от замысла Андрея.)

Провоевав с трусами никак не меньше часа, отчаявшийся Андрей все-таки засыпает, а следом задремывает и она. Утром она выберется из его объятий, стараясь не разбудить, и выскользнет из квартиры.

Родственники, конечно, встречают ее без энтузиазма. Следующие две ночи до объявления результатов ей приходится провести… в бане. Там, на коричневых кожаных диванах, ей спится намного лучше, чем в пыльной комнатенке тети Гали. А главное, баня – в десяти минутах от института.

В театральный она не проходит по баллам: недобрала за сочинение. Будь конкурс чуть поменьше, не десять человек на место, а хотя бы семь… Высматривая свою фамилию в списках, она уже предчувствует провал и, когда ее опасения подтверждаются, почему-то расстраивается не слишком сильно. Может, потому что понимает: не все актеры получали профессиональное образование.

Вернувшись в Челябинск, она без труда поступит в педагогический, на иностранный факультет.

«Встать в пять утра», – говорит она себе вечером перед сном. И, удивительное дело, утром просыпается ровно в пять, без будильника, мгновенно, как солдат. А будильника у них, кстати говоря, и нет вовсе.

Она натягивает свои единственные брючки, серенький свитерок – подарок тети Нины – чистит зубы, трижды плещет в лицо ледяной водой, берет сумку с конспектами и выходит. На все сборы у нее двадцать минут. Слава богу, мама и парализованная бабушка спят крепко: все они против ее работы, твердят, что Людмила их позорит.