И тут в гардеробную с жутким душераздирающим мявом ворвался огненный вихрь, ибо где еще могла искать защиты несчастная Клеопатра, как не у своей хозяйки и благодетельницы?! Но горящее животное, добираясь до своей спасительницы, наткнулось на высоченную мягкую огнеопасную преграду, наполовину преодолело заграждение и пролезло в самую середину, где силы оставили ее, и она скончалась, предварительно запалив всю гору элитного тряпья. Из остолбенения Юлию и Лидию вывела Оксана, ворвавшаяся вслед за Клеопатрой в гардеробную. Сначала орали все четверо, потом квартет перешел в трио. Оксана забивала огонь мокрой тряпкой, Лидия имитировала вой пожарной сирены, а Юлия схватила фарфоровую вазу с букетом цветов из Ниццы и швырнула ее в центр пожарища. Такая же участь постигла и другие цветочные вазы севрского, дрезденского, китайского, японского и отечественного фарфора. Грохот и звон бьющейся керамики, цветы из Ниццы, Голландии, Сингапура, Манилы и собственного зимнего сада вперемежку с черепками благородного стекла и тлеющими, чадящими, горящими и шипящими элитными тряпками, поджигаемыми снизу высококачественным, кустарной работы, китайским фейерверком и орошаемыми сверху водой, отчаянные вопли трех пожарниц – все слилось в одно. Из дыма, грохота и пламени, спасаясь бегством, выскочила Лидия и с криком: «Пожар! Горим! Спасите!» – понеслась по коридорам, лестницам и переходам особняка. Призыв о помощи услышал Новиков. С двумя огнетушителями в руках он первым примчался в гардеробную и залил пеной очаг возгорания.

Как только огонь был затушен, Юлия, несмотря на уговоры охранников покинуть задымленное помещение, стала копаться в чадящих и дымящихся остатках своих нарядов и докопалась наконец до того, что осталось от бедной Клеопатры. Окропив ее бренные останки слезами поверх противопожарной пены, Юлия велела Оксане принести ларец из драгоценных пород дерева и поместила туда все, что осталось от ее некогда пушистой любимицы. Затем вместе с Оксаной, в слезах и саже, как два печальных ангела афроамериканского происхождения, они понесли ларец со скорбным грузом к месту временного упокоения, намеченного у подножия декоративной «Мазаевой внучки». Но не успели плакальщицы спуститься по лестнице к зимнему саду, как Юлия остановилась и встревоженно обернулась к Оксане:

– А как же котята?! Ты что, забыла? Они там одни!

– А что она может помнить? У нее голова дырявая! – тут же встряла спускавшаяся в конце процессии Лидия.

Ахнув, Оксана всплеснула руками и побежала вниз, к покинутому ею посту. Горестные крики и рыдания, тут же донесшиеся снизу, со ступеней зимнего сада, заранее известили Юлию о новой трагедии. И правда, выйдя из дверей Юлия увидела Оксану, плачущую и порицающую сквозь слезы Дэна за зверскую жестокость. Одновременно горничная доставала из ведра тела утопленных Дэном котят и раскладывала маленькие трупики в ряд на мраморной ступеньке. В нескольких шагах от нее стоял Дэн и, мерзко ухмыляясь, любовался плодами своих дел, не предвидя для себя ровно никаких неприятных последствий.

«Неприятности из-за каких-то кошек?! – вполне справедливо мог бы рассуждать Дэн в свои неполные четырнадцать лет. – Побойтесь Бога! Я и любой мой ровесник можем изнасиловать, а потом убить первую попавшуюся девчонку, а покажется нам мало – и двух, и трех! Или сначала убить, а насиловать уже мертвых. И нам по мудрым российским законам ничего за это не будет! Разве что пышнобедрая тетя с большими звездами на погонах погрозит пальцем: “Больше не шалите, малыши!” Так если закон позволяет мне безнаказанно убивать людей, как встречных, так и поперечных, и вообще всех, кого мне только заблагорассудится, то ответьте, положа руку на сердце: какие могут быть возражения против моих шалостей с кошками?!» И, уперев руки в боки и нагло усмехаясь прямо в лицо своей сводной сестры, Дэн возразил в ответ на стенания Оксаны: