Щенок осторожно принюхался к нему. Чёрное полотно отдавало жаром и пахло чем-то совершенно непонятным.

– Что это? – спросила Семечка.

– Не знаю, – признался щенок.

Семечка соскользнула с его спины и опасливо дотронулась одним пальцем до чёрной поверхности.

– Это что-то вроде камня, – предположила она. Семечка приникла к странному камню ухом и прислушалась. Она вздрогнула:

– Что это за звук?

Чем бы ни был этот звук, он усиливался. Камень под лапами щенка завибрировал.

Щенок с Семечкой быстро прыгнули в траву и прижались к земле. Очень вовремя – что-то мчалось к ним, ревя во весь голос. Звук становился громче и ГРОМЧЕ…

А потом это что-то с двумя огромными светящимися глазами и вытянутой зелёной мордой пронеслось мимо, оставив за собой шлейф взметнувшейся пыли.

В тишине, которая наступила, как только чудище скрылось из виду, задыхающаяся от ужаса Семечка перевернулась на спину и воскликнула:

– Это дракон!

Что-что ты говоришь?

Нет, конечно, это был не дракон. Но ты ведь человек и наверняка видел уже не один город, а значит, и множество автомобилей.

Ты знаешь, что это такое.

А если твоя семья очень богата, возможно, ты даже ездил на одном из них.

Но представь на мгновение, что ты – минч-уиггинс, который всю жизнь провёл в Парящем Лесу, где никто даже не слышал об автомобилях.

А теперь представь, что ты испытал то, что открылось глазам и ушам Семечки. Ты бы тоже назвал это чудовищем.

И если бы у тебя в голове уже засела мысль о драконах, то вместо капота ты бы увидел оскаленную морду, а вместо фар – пару горящих глаз.

И тебя бы охватил ужас!

Да, именно так, хватит спорить со мной.

У Королевы выдался очень странный день. Утро началось, как обычно, с вороха неподписанных бумаг за завтраком. Ещё больше писем ей принесли после утреннего чая. О содержании писем Королеве знать не полагалось.

Фелиция мрачно разглядывала очередное пустое поле, на котором следовало расписаться, и пробурчала себе под нос:

– Вот как вырасту, потребую, чтобы мне рассказывали, о чём люди всё пишут и пишут в этих письмах.

– Что такое, Фелиция? – тут же раздался строгий голос тёти Далилы. – Надеюсь, ты не жалуешься опять. Королевы не жалуются.

Тётя Далила протянула ей авторучку с фиолетовыми чернилами.

– Нет, тётушка, – ответила Фелиция.

Но когда она подписывала письма, то в знак протеста добавила себе ещё одно имя.

К счастью, тётя Далила ничего не заметила.

Однако после утреннего чая произошло кое-что интересное. Во-первых, Фелиции представили двоих её новых портных. Они были моложе тех, что обычно шили ей платья, и когда придворный лакей представил их:

– Это Мэнси Деревенщина, Ваше Величество. И её двоюродный брат Дэши Простец.

…когда их представили, они улыбнулись ей!

Не теми фальшивыми прохладными улыбками, какими улыбаются послы, и не теми жирными и властными улыбками, какие выжимают из себя премьер-министры.

Искренними приятными улыбками, как будто Фелиция была обычным человеком и могла кому-то понравиться.

Фелиция не улыбнулась в ответ («Королевы не улыбаются слугам»). Но она изо всех сил дружелюбно моргнула, надеясь, что её поймут правильно.

Затем тётю Далилу позвали по какому-то важному делу, а портные принялись подкалывать подол нового платья Королевы. Фелиция пыталась стоять спокойно, но это было ужасно трудно – портные были такими милыми, что хотелось рассмотреть их получше. Она не привыкла к тому, что люди могут быть милыми.

– Мы оба очень сожалеем о ваших родителях, Ваше Величество, – пробормотал Дэши.

Фелиция так и замерла.

Никто не разговаривал с ней о её родителях. Никогда.