Огонь прекратился, раздался голос: ‒ Эй, вы там, выходите!

Выглянув, я увидел Раззака и еще трех боевиков. У одного американская автоматическая винтовка, остальные, включая Раззака. держали наизготовку «калашниковы». Я поднялся и на всякий случай поднял руки, в одной из которых по-прежнему держал футболку.

В Раззаке трудно было узнать прежнего дипломата. Он ссохся и согнулся. Шальвар-камиз болтался на тощей фигуре бесформенным балахоном. Лицо угрюмое, жесткое, с ввалившимися глазами.

Талибы подошли к джипу и жестами показали, чтобы Усмани и Терри выбирались из своего укрытия.

− О какой помощи ты говоришь? – спросил Раззак. – Тебя я помню. Ты русский. А это кто? Ты, я вижу, военный, − он кивнул на Усмани, − а вот ты…

− Он американец, но он не виноват, − выпалил я, − лейтенант Усмани тоже не виноват, мы приехали, чтобы не допустить катастрофы… это ловушка, провокация, никакой ракеты не будет, здесь школа, сейчас прилетит дрон, паки сводят счеты с американцами, мы должны спасти детей! Времени почти не осталось!

Нужно отдать должное Раззаку, он соображал быстро. Что-то гортанно выкрикнул, из зарослей выбежали еще несколько бойцов. Пятеро или четверо, не помню. Мы бросились к школьному зданию. Дверь была заперта, но талибы с ходу ее выломали. Подняли с кровати учителя, седобородого пуштуна, не слушая его протесты, поволокли к выходу, детей хватали в охапку, один верзила потащил сразу двоих, мальчишку и девчонку, совсем малышей, лет по шесть, восемь. Они колотили его своими ручонками по бокам и спине, не понимая, что происходит, но парень только пыхтел и, по-моему, усмехался. Малышей усадили в джип и Усмани сразу рванул в сторону деревни. Те, что постарше, побежали следом.

Учитель пришел в себя, ему сказали, что сейчас начнут бомбить, и до старика дошло. О дронах тут знали не понаслышке.

− Всех вывели? Сколько всего детей? – в унисон спросили мы с Раззаком.

− Всех, − неуверенно ответил учитель. – Вроде всех… Нет! – его голос сорвался на крик. – Должно быть тринадцать. Роя! Несносная девчонка. Самая старшая. Опять спряталась. Скорее всего, на кухне, она там всегда прячется.

Издалека послышался гнусавый, воющий звук беспилотника. С таким звуком дроны заходят на атаку.

− Уходите! – рявкнул Раззак и кинулся в дом.

Мы побежали прочь − как можно дальше.

Удар был стремительным и внезапным. Громыхнуло и полыхнуло, здание наклонилось, стало оседать, потом стены обвалились, и крыша рухнула.

Не успел развеяться дым и осесть пыль, как появились жители Билья Мины – им было уже не до сна. Объяснять ничего не пришлось – это была не первая атака дрона и, увы, не последняя. Вместе мы растаскивали обломки – в надежде найти Раззака и Рою. В то, что они выжили, никто не верил, но чудеса случаются. Как потом выяснилось, Роя, четырнадцатилетняя девочка, спряталась на кухне, под огромной чугунной варочной плитой. Она послужила броневой защитой для девочки и отыскавшего ее полевого командира.

Что было потом – не так уж важно… Талибы ушли к границе, а мы вернулись на базу и потом в Исламабад. Пакистанцы, как и планировали, использовали происшедшее в своей пропаганде, оговорившись, правда, что «информацией о жертвах» не располагают. Усмани перевели в какую-то несусветную глушь. В посольстве я написал отчет, и там об этом инциденте быстро забыть.

Через несколько месяцев у меня была командировка в Кветту, и я навел справки о детях. Почти всех забрали семьи из Билья Мины и других деревень. Только Рою никто не взял, может, потому что слишком взрослая и с норовом. Сначала определили в лагерь для беженцев в Назирбагхе, а потом устроили в ооновскую контору, которая занималось продовольственной помощью. На техническую должность, за стол и ночлег. Я заглянул туда, спросил у сотрудника, норвежца то ли финна, как живется девочке, не слишком ли ей одиноко. Скандинав заулыбался и сказал: отчего же, ее навещает какой-то мужчина, родственник, наверное, а может даже отец. Внезапно мне пришло в голову, что это мог быть Раззак, хотя едва ли. Какой из него отец. Проверять не стал, какая мне в сущности разница.