– Советую вам запасти воду и продовольствие! – предупредила мадам Августа. – Как для себя, так и для своих животных. В пустыне взять их будет негде.

– Какой вы посоветуете делать запас? – спросил мастер Эйвин.

– При удачном стечении обстоятельств пески можно пройти за день! – ответила госпожа проводница. – А можно плутать в них целую неделю и вернуться назад несолоно хлебавши. Но у вас ведь есть лошади! Вот на них и погрузите поклажу.

После обеда я хотел пойти еще раз взглянуть на великана. Очень он мне понравился. Большой человек, занятый большим делом. Где такое еще увидишь? Дороги в великанские земли я не знаю. Да и с людьми великаны не очень-то любят разговаривать: мы для них ростом не вышли. Поэтому я и хотел налюбоваться вволю эдакой диковиной: вдруг мне в жизни больше не придется встретить великана? А так хоть будет что рассказать… Правда, если подумать как следует, то рассказывать-то мне об этом было и некому.

Но на господина Кубика поглядеть мне не дали. Вместо этого пришлось вместе с мастером Эйвином идти закупать продовольствие, а также воду и зерно для лошадей. А потом таскать туго набитые мешки и тяжелые оплетенные глиняные фляги в вагон, где удобно расположились теперь уже мои питомцы. Я ведь подрядился за ними следить и ухаживать.

Провозился я долго: нужно было решить, какую поклажу можно было доверить Эсмеральде, маленькой белой пони. Потом выяснилось, что раздумывал над этим вопросом я зря: донна Мария наотрез отказалась грузить что-либо на спину своей любимицы. Благородная девица заявила, что ее маленькая лошадка не приучена носить поклажу, словно какой-нибудь деревенский конь. Потому что она самых что ни на есть благородных кровей и взята от лучших эс-панских беговых скакунов, а стоит столько, сколько целый табун обычных лошадей. В ответ мастер Эйвин пожал плечами и велел мне грузить все на Людвига Марша. Что я и исполнил. Впрочем, мне показалось, что этот конь даже не заметил бы тяжелой поклажи на собственной спине. Потому что Людвиг Марш был силен. Я еще никогда не встречал такого высокого и сильного коня. Должно быть, он тоже стоил как целый лошадиный табун.

Устинарья принесла из купе мою дорожную сумку. Завершив хлопоты, я подложил ее под голову и устроился поудобнее на тюке сена для лошадей с намерением подремать перед дорогой. Не то чтобы мне сильно хотелось спать, просто грех было упускать такую возможность полежать на мягком и душистом сене. Но только я закрыл глаза, как мадам Августа объявила, чо поезд прибывает на нужную нам станцию, которая так и называлась – Пустынная. Мастер Любомир распахнул свои широкие двери, и по сходням мы с Устинарьей вывели коней на перрон.

Первое, что я увидел, были уходящие вдаль серые пески. Потемневшие от времени доски перрона заканчивались едва ли не сразу у наших ног: станция оказалась совсем маленькой. Здание вокзала (кажется, так его назвала мадам Августа) было сложено из толстых черных бревен и по размеру напоминало собачью будку. Но внутрь мы не попали: на дверях висел ржавый замок.

Мастер Любомир втянул сходни внутрь вагона. Поезд погудел на прощание и, громыхая на стыках рельсов, укатил сквозь пустыню на запад. Я смотрел ему вслед, пока не почувствовал, что замерз. Потому что было холодно: в пустыне стояла зима. Только совсем бесснежная. Я выдохнул воздух изо рта и заметил, что он уносится вверх облачком пара.

– Господа, вы позволите мне присоединиться к вам?

Я обернулся и увидел высокого человека. Тот стоял на перроне и кутался в темный дорожный плащ. Плащ явно был сшит хорошим портным, так же как и камзол, и серые штаны. Высокие кожаные сапоги защищали ноги незнакомца от пыли и грязи, а длинный меч, висевший на поясе, надежно избавлял его от нежелательных дорожных встреч. Если, конечно, уметь с ним обращаться. Судя по всему, незнакомец это умел. Держался он как благородный господин. Вот только не выставлял это напоказ, как делала донна Мария: при виде ее прямой спины и вздернутого вверх носа мне хотелось вытянуться в струнку и щелкнуть каблуками сапог. Я видел, что так делали слуги при виде своих господ. Вот только каблуки моих сапог наполовину сносились, а сами сапоги были слишком стары для проделывания подобных штук.