Жалко мне стало Хромоножку. Моченьки нет как жалко. А придумать ничего не могу. Голова пустая, словно прохудившийся бочонок. И слов, чтоб девицу утешить, подобрать не могу: разбежались все слова от меня, попрятались куда-то. Стою пень пнем, по волосам ее глажу. Сам вот-вот разревусь.

Хромоножка пригрелась у меня на груди, голосить перестала. Стоит, носом тихонько шмыгает. Потом голову подняла, сиреневыми своими глазищами захлопала и предлагает:

– Я ведь тебе нравлюсь? Тогда возьми меня замуж! Не пожалеешь – я для вас с госпожой Еленой все буду делать. Вот увидишь: трудиться стану, не покладая рук!

Госпожа Елена – это матушку мою так зовут.

– Не могу, Хромоножка! – отвечаю я ей.

– А не можешь замуж взять, тогда добудь для меня Облачную Жемчужину! – просит Лайза. – Я ее съем и исцелюсь от своей хромоты. Ты ведь небоходец, ты это можешь!

– А ты знаешь, сколько такая Жемчужина стоит? – спрашиваю я.

– Когда поправлюсь, меня всякий на службу возьмет! – заявляет она. – Тогда я все тебе смогу вернуть, до последней медной монетки!

Все-таки наивная она, Хромоножка. Ничего не понимает. Жемчужины эти так дороги, что ей за всю ее жизнь столько не заработать, как ты ни крутись. И еще того девица не знает, что все добытые небесные плоды магистрат продает в другие города. Таков договор у Эриака с Империей. Потому и не трогают наш маленький городишко, и границы наши спокойны. А покупают Облачные Жемчужины богатые люди. Очень богатые, бедным здесь делать нечего. Причем богачи даже в очереди, случается, стоят: каждая Жемчужина заранее выкупается и записывается за клиентом. Чудесная это вещь – ведь она способна исцелить любую болезнь. За такую никаких денег не жалко. А мы их лишь выращиваем и сдаем под счет господину городскому казначею. Ни разу я не слышал о том, чтобы Облачная Жемчужина досталась небоходцу. Не было такого на моей памяти. А за кражу Жемчужины полагается изгнание из города, самая серьезная в Эриаке кара. Как Хромоножке было это все объяснить? Пока я раздумывал, нас с ней уже и заметили. И немудрено, ведь стояли мы над водостоком плотины, на виду у всего Эриака. Да еще и в обнимку стояли. Ничего глупее придумать было нельзя.

– Эйгор, да ты в своем ли уме? – услышал я позади взволнованный голос Деррика.

Был бы в своем, не стал бы обниматься с девицей прямо на городской плотине, подумал я. Да и совсем бы не стал: зачем мне это? Мало у меня своих забот, что ли? Вот что слезы девичьи делают: совсем ума лишают. Отскочили мы с Хромоножкой друг от друга, словно кипятком ошпаренные. Стоим, на пару свекольным отваром наливаемся. Да поздно уже: кому надо, все все разглядели, заметили и на ус намотали. Пойдут теперь по городу сплетни гулять, одна другой краше.

– Ты что, жениться на Хромоножке собираешься? – спрашивает меня Деррик.

– Нет! – говорю я ему.

– А зачем тогда обнимал девицу?

– Утешал я ее! – отвечаю.

– На виду всего Эриака? – хмыкает Деррик. – Не рассказывай мне сказок, Эйгор!

Деррик был моим другом. Самым лучшим, потому что единственным. Других у меня не было. Род наш богатым никто не назвал бы. Да и остались от него только матушка да я – вот и все Услеты. Родня наша давно поумирала вся, некому было помочь. Поэтому и образования я никакого не получил: школ в Эриаке не было, а куда-то ехать учиться… Деньги нужны, и немалые. Где их взять? А вот Деррик учился: Расвичи все ученые. И богатые к тому же. Заседают в магистрате. Говорят гладко. Деррик вон может целый день соловьем заливаться. Я же все больше молчу: мне так проще. Работа, она молчаливых любит. Так матушка говорит. А я бы еще добавил: и бедных. Поэтому я молчу и работаю. Работаю и молчу. Деррик вон пускай разговаривает. За нас обоих. А я ему поддакиваю и работаю. Тоже за двоих, выходит.