Бледный, хладный, как мой чешуйчатый пресмыкающийся, я шагнул в формацию. Камилла откладывала материал и собиралась спуститься со стремянки:

– Папа, я работаю. Всё хорошо.

Рискуя, хищник бережно подхватил девочку на руки, и в тот момент, когда я опускал Камиллу на пол, в оранжерею тяжёлыми шагами вторгся грузный флагман. Беспокойство на его лице сменилось шоком. Я уловил стойкий негативный оттенок.

– Гордон?! – Вид у Глеба Борисовича был обескураженный. Он так и застыл посреди оранжереи, пока я не подошёл для рукопожатия. Бриг совладал с эмоциями и забасил. – Я не поверил твоему отцу, когда он сказал, что ты самовольно покинул отделение реанимации. Попросту, сбежал! Буквально, из-под ножа. А в чём? Сорочке! Как сказал твой отец? Ах, да. «Этюд на актёрскую смелость прошёл блестяще!». Вы! Вы оба – два безответственных ребёнка, два эгоиста – ты и она!

Он грозил пальцем в сторону удивлённой дочери и жаловал меня нещадным компроматом. Глаза Камиллы всё больше округлялись. Репутация практикующего куроса для обнажённой постановки мне не улыбалась. Я перенаправил Брига:

– Благодарю Вашу семью за сочувствие и поддержку моих родителей.

– Да ну? И что ты вообще тут делаешь? – Бриг недоверчиво обозревал двух каменотёсов в фартуках и резиновых перчатках. Штабеля каменных плит, картонные мешки завидных экземпляров раковин Рапана и двустворчатых моллюсков, живописных отшлифованных морем, голышей. Рядом – ведро с водой, лотки с песком и цементным раствором. Прямо на кафельном полу – скомпонованный коллаж из чучел морских звёзд. Несколько эскизов, сделанных на кальке и инструментарий с ветошью, разложенные на небольшом рабочем столике. При таком антураже на утренних тяжелобольных мы абсолютно не были похожи. Я усмехнулся и ответил правду, шокировав бедного родителя ещё больше:

– Прохожу курс экстренной реабилитации.

Бриг перевёл вопросительный взгляд на озорную дочь:

– Детка? Как ты? Почему не в кровати? А уколы? Капельница?

– Мы реабилитируемся оба. Папа, чем тебя порадовать на ужин? – Дочь уже протягивала встревоженному родителю стакан воды. Бриг пил большими глотками и, захлёбываясь, бормотал:

– Родители с ума сходят, а они? Тут. Оба. С ракушками и булыжниками, на строительных лесах и в робе, развлекаются с собаками и травят анекдоты. У этого – инфаркт, а у тебя – прединсультное состояние. Один Шульгин – послушный сын. Уф!

– Стас?! Что с ним? – Дива побледнела, а я раздавил в ладони раковину. Невинное создание только моргала повлажневшими глазами и взывала ко мне в немом смятении. Бриг промокал испарину гигантским носовым платком и отдувался:

– Что с ним? Приехали родители домой. Вот, как и мы. И не узнали сына. Все признаки психогенной амнезии. То ли перепил чего, то ли не доел, то ли обо что ударился… – Бриг продолжал возмущаться, а разгневанная фурия уже развязывала фартук. Я опомнился, только когда она зловеще прошипела:

– Люк? Объяснись.

Я немедленно отрапортовал тоном компетентного специалиста:

– Очевидно, нарушение мозговой функции вызвано дефицитом тиамина на фоне алкогольной интоксикации или приёмом чрезмерного количества транквилизаторов.

Камилла только картинно закатила глаза и всплеснула руками за спиной отца, а Бриг опомнился, не меняя укоризненного тона:

– Так и сказали. Интоксикация. Но он не сбежал со своей реабилитации. А мы поседели на всю голову! – Стараясь смягчить встревоженного родителя, Камилла прильнула к отцу. Но тот задался риторическим вопросом. – Да что тут за аномалии?

Такой аффектированной реакции она не ожидала. Мне пришлось вмешаться.

– Магнитные бури, локального характера. – Я досадливо сдвинул брови и применил пси-коррекцию. Острые эмоции нейтрализованы, негативная энергетика поглощена, мыслительные процессы перенаправлены. Бриг всполошился: