Отвлекаясь от потрясения, коснулась упругих стрел с жемчужными бутонами, вдохнула аромат белоснежных роз. Атмосфера букета показалась знакомой:

– Забыла? Странно. Действительно, мои.

– Не только они, – он вышел на середину залы, окинул пространство благоговейным взглядом, доверительно прошептал. – Это – ваша спальня. Когда Люк дома, практически отсюда не выходит.

«Люк и наша спальня?! Какой-то у этого дурной запах», – я закапалась в лиловых шелковых подушках. Клон брата остановился между витражами, раздвинул панели купе, неожиданно шагнул внутрь, щелкнул выключателем. Щурясь от яркого света, по размытым очертаниям определила еще одно помещение, где по периметру тянулись опасно перегруженные стеллажи, комоды, кронштейны…

– Твоя гардеробная. Люк каждый день делает тебе подарки. – Ощущение золотой клетки усиливалось. Юноша помог подняться, трепетно поддерживая под локоть, подвел к распахнутой сокровищнице, сам почтительно остался у витража. – Вот. Может, так вспомнишь? Он любит тебя. Как сумасшедший.

Только из уважения к собеседнику я смотрела на склад, где в идеальном порядке были расставлены брендовые парфюмерия, косметика и аксессуары в подарочных упаковках и безуспешно пыталась поймать малейшую ассоциацию.

Брюнет чувствовал себя неловко, но терпеливо ждал.

– Так как мне называть вас?

Певучий бас не задержался:

– Макс. Максим Тушин. Люк представил нас на бенефисе. Помнишь?

– Увы. – Прячась за цветами, сосредоточенно раздумывала над природой странной амнезии. Чувство явного подвоха нарастало. «Двойник Марка? Да вы совсем меня за дуру держите, господин Гордон? Банальная тактика с подставным лицом – ловкий ход переключить мое внимание, чтобы остаться самому в тени». – Ни вас, ни бенефиса. А чем я занимаюсь?

– Ты профессионально танцуешь. – Я все мучила глаза, чтобы сбросить мутный серый фильтр. Мои руки снова аккуратно поймали на полпути к лицу. – А еще ты потрясающий художник.

«Танцор, который путается в своих ногах и не может самостоятельно дойти до туалета и художник с нарушением цветовой чувствительности?!» – внутри сработала сирена. Критичное сознание уже обрабатывало информацию, обдумывая варианты побега. Скользя безучастным взглядом по кронштейнам, где в шокирующем множестве висели новые зачехленные вещи, машинально приоткрыла ящик ближайшего комода. «Сексапильное белье, французские гарнитуры, чулки… А это что?» – в крикливом разноцветии лежал невзрачный бумажный сверток.

Подцепила записку. Глаза тянуло. Буквы расплывались, пока не сформировались в размашистый продавливающий почерк с острыми углами: «Прими ее, она так много расскажет обо мне». Брезгливо сдвинула в сторону демонически гранатовый зашнурованный корсет. Края шуршащей рисовой бумаги развернулись сами. Вещь была не новой. Обтертая временем и, вероятно, частым использованием, поскрипывающая и остро пахнущая древесно-дымным удом, рукоятка, любовно перевитая кожаными ремешками.

«Плеть?! Кожаная кошка!» – резко задвинула ящик и, роняя букет, попятилась к кровати. Простодушный юноша забеспокоился:

– Камилла? Тебе нехорошо? – Неискушенный вид собеседника снимал с него все подозрения. Улыбнулась озадаченному юноше только уголками губ:

– Все в порядке. Максим? Так, вы не против «Макушки»?

Собеседник зарделся, но ответить не успел. Дверь бесшумно растворилась. В проеме вырос напряженный бледный незнакомец. Взгляд на силуэт, и я оказалась в дальнем углу за необъятной кроватью:

– Марк? Ты говорил – мы в безопасности? Кто это? Он мне не нравится. – Сердце тревожно забилось. Не усугубляя моего неловкого положения, брюнет гигантскими шагами обходил ковер-монстр и отвечал из коридора: