, – сняла с себя обязанности духовника, отгородилась.

Даже всепоглощающая любовь в пору моей наивности не делала меня слепой. Гордон всегда поступал по своему произволу, был и оставался циником. Десятилетия борьбы с одержимостью наложили фатальный отпечаток на его характер. «Но жить с этим характером теперь предстояло мне», – отвернулась. Резко. Импульсивно. Бунтуя даже против его присутствия. И провалилась…

Лица беззаботных талантливых парней, флиртующих девчонок, надежда в глазах грузного вампира, его надломленное: «Если бы в меня так кто-то верил…», и контрастом – маски палачей…

Подняла глаза, застала конец монолога:

– …Спрятался за маской высокомерного ублюдка и дезертировал. – он отстранился, поправил на мне одеяло и пошел к темному окну. Меня потряхивало. Перспективы кабального будущего с аномальным психопатом и абьюзером были ужасающими. Смирилась:

– Прости. Вспылила. На двинутом откосе я оказалась по своей вине.

Кутаясь в покрывало, приготовилась к тираде.

– Не оказалась бы, не спровоцируй я тебя. – Гордон не отводил взгляда от окна. – Ты меня не слушала? Я больше ни на что не претендую. Ты свободна.

Еще не веря, шепотом, на ощупь вела дознание:

– Но он говорил, что без меня ты…

Гордон вымучено усмехнулся, но запнулся только на мгновение:

– Он… заблуждался. Вторая половина – это выбор. Я не стану шантажировать тебя. – Слова звучали неубедительно, но дышать стало легче. Он сосредоточенно смотрел перед собой. – Я смогу выжить. Принять твой выбор. Не хорони себя. Будь далеко. Отсюда. От меня. Счастлива. С достойным. Я буду жить уже и этим.

Окрыленная драгоценной свободой, я затаила дыхание:

– Благодарю за честность. – Он метнул в меня хищный взгляд исподлобья. Глаза потемнели до синего марева. Я была готова бежать, но помня про охотничий азарт, приняла тяжелое решение. – Если у меня есть выбор, я им воспользуюсь. Только ради родителей окончу университет и уеду сразу после защиты.

– А пока? – Баритон сломался. – Позволишь тебя видеть?

– Даже не обсуждается. Постскриптум. Я сама подготовлю родителей.

Королевские сапфиры потухли. Но Гордон принял достойно категоричную отставку, ограничился понимающим кивком и вышел за дверь.

Под вечер зима снова заявила о себе морозом, тупой изводящей болью, лихорадкой. Я сопротивлялась. Победили антибиотики, жаропонижающее и куриный бульон, сваренный единственным доверенным лицом – доктором, который стал мне другом. Внимательный, предупредительный, беззаветно преданный делу, тактичный Джорж. Внизу горел камин. Лика дремала на шкуре у окна, скрываясь в моей комнате от малышей. Шум двигателей перед домом: «Разъехались». Молчаливые мужчины освободили гостевую парковку. Остался только черный Nissan Patrol и мой Jaguar.

Звонок. Кира ворвалась в эфир рассерженной Валькирией:

– Почему этот матадор вломился в твою ванную? – «Вопрос заслуженный».

– Кира, ты делаешь неправильные выводы. – Я старалась держаться ровного тона, чтобы не спровоцировать рецидив нервного истощения. Раскрасневшаяся феминистка катала шарики из теста для своих учеников и яростно кидала их на пол.

– Неправильные?! Он. Был. Голый! – Я не собиралась оправдываться, но нетипичное поведение Киры настораживало. – А как же Филя? Твой Филипп! Или ты использовала фрика и весь свой генофонд, чтобы заставить ревновать папика?!

Я пришла в себя и осадила:

– Филипп не фрик! Не смей называть его тем, кем он не является!

– Уже нет? – зло усмехнулась. – Больные бальные, вдвоем что ли лечились? Это твоя терапия танцующей вагины возымела такой невероятный резонанс?

– Кира, остановись.