Пенни обнимает меня, становясь серьезной. Сегодня она выглядит особенно по-летнему, в цельнокроеном платье в «шахматную» розово-желтую клетку, как торт «Баттерберг», и с объемными бусами из разноцветных камешков.

– Я просто считаю, что тебе хватит смотреть эти фотки, – твердо говорит она. – От них один вред.

– Да я чуточку, – вру я. – Смотри, если задать поиск, то вываливает целая тонна…

Пенни наклоняется и хмуро смотрит в монитор, где Эстелл Ланг с безупречным макияжем стоит на трибуне и с авторитетным видом произносит программный доклад на очередном долбаном симпозиуме. Вот снова она, на официальном портрете – в белоснежной блузке и синем жакете с красным шарфом (вероятно, шелковым?), изящно повязанном на тонкой шее. Классический элегантный образ, до которого мне всегда было как до Луны.

– Почему ты так с собой обращаешься? – спрашивает Пенни.

Я пожимаю плечами:

– Может, у меня тяга к членовредительству?

Она задумывается.

– Типа упасть совсем низко, в бездну печали?

– Да, типа этого, – мрачно говорю я.

– А потом, – радуется Пенни, – когда достигнешь скалистого дна, начнешь создавать себя заново?

Я вымучиваю улыбку признательности за то, что она сейчас здесь и зашла сама, когда я не стала открывать дверь. Эта ее манера всегда бесила Энди:

– С чего она решила, что можно вот так вламываться? Мы могли быть заняты!

– Чем именно? – обычно возражала я. – Чем именно мы могли быть заняты?

– Дело не в этом! Просто это чертовски беспардонно.

– Надеюсь, ты права, – говорю я сейчас.

– Разумеется, я права. Я всегда права! А теперь давай закрывай ноутбук.

– Одну минуту, – бормочу я. – Я тебе кое-что покажу. Если задать другой поиск, просто для сравнения, получим вот что…

И вот оно – единственное мое изображение, попавшее в Сеть. У меня нет ни глянцевых официальных портретов, ни фотографий с симпозиумов, где я – воплощение авторитета и гламура. На снимке с прошлогоднего школьного потешного забега – толстая тетка в рубашке с пятнами от пота, в порванной балетной пачке и с заляпанными грязью кроличьими ушками.

– Боже правый, что это?! – восклицает Пенни.

Я опускаю крышку ноутбука.

– Да так. Ничего. Ладно, Пен, ты права. С этим действительно пора кончать. Пойдем прогуляемся.

Мы садимся на метро в сторону центра, и мир сразу становится красочнее. Один из многих позитивных моментов дружбы с Пенни заключается в том, что она сама не киснет и другим не дает. Именно это требуется сегодня – чтобы меня взяли за руку и увели из дома.

Есть и другие преимущества общения с женщиной постарше – она может заверить, что климакс в итоге заканчивается, ты оказываешься на другой стороне, и все будет тип-топ. Тревожность уменьшается. Потливость исчезает. Углеводный жор прекращается, и появляется спокойная, уверенная в себе женщина, свободная от месячных, перепадов настроения и страхов забеременеть.

– Тебе будет на все начхать, – в который раз говорит мне Пенни. – Что хочешь, то и делай.

Возможно, это объясняет, почему по прибытии в наше любимое книжное кафе я выбираю маленький брауни (в окружении такого количества книг он представляется вариантом с наименьшим риском), а Пенни берет огромную трубочку с кремом (потенциально опасную, сказала бы я на месте профессионального оценщика рисков).

– Пен, скажи честно, – говорю я, клюя брауни, – тебя когда-нибудь зацикливало на ком-нибудь? Я имею в виду, как я гуглю про Эстелл Ланг.

– Тогда, слава богу, интернета не было, – говорит она.

– Разумеется, нет, но тебя когда-нибудь клинило так, что ты, ну, я не знаю, совершала какую-нибудь дичь? Что-нибудь глупое? – Я смотрю на нее через стол, ожидая, что она скажет «да».