– Да вот, только часа два, как пришла, все с Надькой дурачились, – ухватилась за любимую тему Маруся. – Ох, и лепетунья же она, так и чешет эти свои, кале – бале, ни ляда не поймешь, но такая умора. А, как сказки слушает, глаза по плошке, – и Маруся выпучила глаза, пытаясь скопировать племянницу, – так и светятся.

– Это наша порода. Батька ее, тоже сметливым сорванцом рос, всюду лез, ох и любопытным же был, – хвастливо поддержал умиленный дед, и тут же осекся. А про себя подумал, – что это – был, почему – был? Вроде бы и понятно, был таким в детстве, и сейчас есть, такой или другой, но есть. И, как будто бы, к месту сказанное слово, но так резануло по сердцу, значит не к месту. Как, все – таки, слова и мысли связаны меж собой, особенно затейливо тогда, когда смысловой связи, вовсе и нет. Аккуратнее, нужно словесами разбрасываться, старый хрен, – дал себе дельный совет Степан, – а то, так вот, по чуть- чуть, и порвешь себя на кусочки. А сынок, мучается где-то, ну ничего, он справится. Вот тогда: и порадуемся, и поплачем вдоволь и от души, и напьемся в дугу, как раньше ни разу не бывало, и не думалось даже, как-то об этом. А ныне, он уже в который раз, представлял себе эту картину: они с Петром, разомлевшие, после баньки, за столом, а. на столе четверть и два граненых стакана. И долгий, долгий разговор, без конца. Когда уже это случится, скоро ли?

– Ну, я не буду рассказывать, – прервала его рассуждения, слегка недовольная дочь, – ты меня совсем не слушаешь. – Но, заметив, что отец, вновь был готов вникать в ее рассказ, с воодушевлением продолжила, – меня, Муся называет, а тебя, – Дудя. Обезьянка, еще та, такие рожицы строит, что обхохочешься. Узнает почти всю родню, когда я вас как-то изображаю. Если бороду почешу, как ты это делал, когда пытался ее отпустить, то, корчит, строгую мину, с губами в трубочку, и бормочет что-то не внятное. Я из этого понимаю только, – дудя. А если подношу к носу щепотку как будто с табаком, и чихаю, то она, раскрыв, рот шире ворот, передразнивает меня. То есть, конечно, Ганну, а затем со смехом катается по кровати бормоча, при этом, – пци Гане.

– Ну а Александра, чего там, как?

– Да не знаю я, сегодня фельдшер приезжал, шептались они о чем-то, – в свою очередь, почти прошептала Маруся, – вроде бы, как я поняла, сказал, что в райцентр опять ехать придется.

– Ладно, с утра забегу обязательно, может что нужно, – задумчиво произнес отец, – сама-то никогда не спросит, а ты что ночевать к ним не собираешься, темень вон уже хоть глаз коли.

– Она Наталью с Людкой ждала к вечеру на ночевку, куда еще, мне путаться под ногами, наверное, уже приехали, так что, я сегодня дома, хоть вдоволь высплюсь, – сладко зевнула Маня.

Сестры почему-то задерживались. Прислушиваясь к завыванию ветра в печной трубе, и поглядывая на неутомимые ходики, едва различимые в слабом свете падающем из окна, стрелки которых указывали на то, что скоро девять, Александра начинала беспокоиться за девчат. Хотя и ехать им тут всего ничего три версты, но в такую непогоду, упаси бог, в чистом поле оказаться.

– Да уж, думается, матушка сообразила, не отпустить их. Сами-то, по молодости, совсем бесшабашные, примчались бы ни смотря ни на что. Ну и ладно коли так, в следующий раз заночуют, – подумала она, поправляя сползшее с плеча дочери одеяло. Та, тихонечко посапывая, лежала на левом боку, подложив под щеку, крохотную, словно игрушечную, ладошку, уперев колени в стену с ковром. А, по ковру, горделиво разгуливает пучеглазый олень, козыряя огромными, ветвистыми рогами, размер которых многократно превышает размер самого лесного красавца. Им хорошо вместе, ведь они друзья. Дикий исполин, с интересом засматривается на девочку, не отводя от нее своих большущих и сказочно красивых глаз. А она, понимая это, начинает играть с ним, то прикрывая лицо ручками, то прячась за кроватью. Но, потихонечку выглядывая из укрытия, дабы убедиться в надежности своего маневра, малышка понимает, что по-настоящему, полностью укрыться ей не удается, что олень все видит. А еще она понимает, что ему интересно с ней играть, а от того и ей становится совсем радостно и хорошо, почти, что как с мамой. По вечерам, когда спускаются сумерки, мама всегда говорит ей, – смотри, твой дружок захотел спать, сейчас пожелает тебе спокойной ночи и уйдет к себе домой. – Она ложится лицом к стене, и наблюдает за тем как старательно размалеванный, художником из окрестного села силуэт, медленно скрывается за сумраком ночи, чтобы вновь встретить ее на пороге нового дня. По утрам Надя, всегда, улыбается ожидающему ее оленю. Она привыкла к этому, ведь пока что, не было случая, чтобы милый дружок опоздал к ее пробуждению.