Мне откровенно стало жаль его. На долю секунды даже захотелось подойти и обнять, поделиться частичкой своего тепла, но уже в следующее мгновение Алекс громко выдохнул и, убрав ладони с лица, внимательно посмотрел на меня.

– Вы априори не могли быть знакомой моего брата. Почему – во-первых, я вам уже говорил, а, во-вторых, он бы мне обязательно о вас рассказал.

– Между вами не было секретов? – с мягкой улыбкой спросила я, беглым взглядом осматривая комнату. Виктора не было видно. Но я точно была уверена, что он рядом.

– Нет, – твёрдо ответил Алексей. – Никогда не было.

Я лишь пожала плечами, мол, что я могу на это сказать? Алекс ещё некоторое время сверлил меня сканирующим взглядом, а потом вновь заговорил. Кажется, ему просто очень хотелось выговориться.

– На тот момент я разорвал свою помолвку с девушкой, с которой встречался больше пяти лет. Вот и выпил сверх нормы. Брат в тот день тоже изменил своей привычке и составил мне компанию в распитии алкоголя. Вот только он ограничился несколькими рюмками… В ту ночь он был за рулём моей машины. Я не знаю, что произошло тогда, так как спал беспробудным сном на пассажирском сиденье… Очнулся только спустя два месяца комы. Знаете, что обиднее всего? – горько усмехнувшись, с отчётливой болью в голосе спросил у меня Алексей.

Я лишь отрицательно покачала головой – не нашла в себе сил выдавить простое «нет».

– Брат умер на месте, а у меня только травма головы, пара сломанных рёбер и амнезия. И всё! Всё, чёрт бы меня побрал! – раненным зверем взвыл Бероев – и выдохнул. – Я когда очнулся и сам поверил, что являюсь Витькой. Мать рыдала, Мишка обнимал меня и радостно шептал: «Папа, наконец-то ты проснулся!»… А спустя неделю я начал вспоминать… Больше всего виноватым я себя чувствовал – да и чувствую – перед сыном, вернее племянником. Я не смог признаться ему, что я не его отец. Он так ждал моего пробуждения. Так искренне радовался, когда приходил ко мне… Я просто не имел права вновь причинять ему боль...

В его глазах стояли непролитые слёзы. Но их он себе так и не позволил пролить. Алекс разрешил себе только эту исповедь. Только один раз поддался своей боли, своему горю.

– Наша мать знает, что я не Виктор. Сразу это поняла, но тоже молчит. Даже мне этого не говорит. Лишь порой смотрит с непреодолимой грустью…

– Лёша, а как же ты и твоя жизнь? – тихо спросила я.

Мужчина дёрнулся от звучания своего настоящего имени.

– Алексея Бероева похоронили 27 мая прошлого года. Ни к чему ворошить то, что прошло.

– И ты уверен, что Михаил когда-нибудь не поймёт, что ты не его настоящий отец?

– Я даже не уверен, что он уже сейчас этого не знает. Мишка смышлёный ребёнок, а я, как бы не старался быть Виктором, но в мелочах порой путаюсь, – криво улыбнувшись, ответил Алекс.

Мы оба замолчали. Тишина не казалась напряжённой. Алексей с отсутствующим взглядом сидел и явно находился в плену своих воспоминаний и боли. Я же корила себя за беспечность и наглость. Стыдно было перед этим мужчиной за свои мысли и подозрения.

Да, в ресторане я разрешила себе предположить, что именно он может быть виновен в смерти Виктора. И теперь мне было ужасно стыдно за это.

Я не представляла, сумела бы я отказаться от себя и своей жизни ради других, пусть и близких, мне людей. А он жил. Старался быть достойным своего брата. Хотя я ни на секунду больше не сомневалась, что он достоин.

– Лёш…

– Не называйте меня так. Виктор. Витя. Как угодно, но не…

– Алекс, – назвала я его более привычным для него именем.

Всё же на эту интерпретацию своего настоящего имени он не возмутился: скривился, но промолчал.