Что-то утробно хрустнуло позади меня. Боковым зрением я успел заметить как из под катка, на который был поставлен корабль, выскочило бревно, встало вертикально и медленно стало падать на нас.

– Паберегись! – истошно завопил кто-то.

Я, не раздумывая, рывком, отбросил царя в сторону, и тот час бревно обрушилось на меня. Полной темноты не было. Была какая-то серая мгла, слышались обрывки речи и словно колокола набатом гудели в голове.

«Эт он меня отбросить успел, эй, там, лекаря сюда!»

«Осторожней, поднимите его, вон туда несите, к березе, там сухо!»

«На плащ положите…, живой, кажись живой….»

Голоса стихли, и серая мгла постепенно сменилась кровавой пеленой и я, словно осенний лист, кружась в прозрачном воздухе, стал падать в черный колодец.

Очнулся снова от голосов. Говорили двое, хрипловато-грубый голос был мужской, а вот второй, похоже, детский:

– Тятя, а почему мертвяк одет как мы а покров под ним вона какой богатимый?

– Тише Заряна! Вдруг это знатный человек! Пойдем, отселяя, придут солдатушки – заберут его!

– Ой, мертвяк зашевелился! Тятя, он глаза открыл… – девчонка в сарафане и легкой душегрейке отскочила от меня. Тот час полнеба закрыло бородатое лицо:

– Ты хто ж будешь, мил человек? – бородатый осторожно дотронулся до меня.

– Я плотник их сельца Заброды – мне показалась, что я говорю слишком громко, мои слова гулким эхом вторили где-то в затылке.

– Тятя, что он шепчет? – девушка наклонилась надо мной.

– Непонятно Зарянушка, непонятно, чего хочет сказывать. Человек он, похоже, не простой, только вот зачем рядился в простые одежки? Бог с ним, если его оставили здесь знать так надобно! Идем Зарянушка, идем, своих догнать надобно.

– Смотри, тятя, а крест то у него наш – истинно православный! – девушка осторожно коснулась ворота рубашки.

– Точно! Хрест-то – восьмиугольный…. Свой это человек, негоже его оставлять одного на лютую смерть! Беги, догони наших, пущай сюда прибегут.

Провал в памяти. Не знаю, потерял ли я сознание от боли или это вызвано было действием излучения приборов, из бюро путешествий? Этот вопрос так и остался для меня открытым. Очнулся я от равномерных толчков, которые отзывались тупой болью в плече. С трудом повернув голову, набок обнаружил, что лежу на самодельных носилках – две молодые берёзки, схваченные верёвками, которые волокли два мужика. Пыхтя и беззлобно переругиваясь между собой, они останавливались только затем чтобы смахнуть пот со лба, да подтащить моё тело повыше, чтобы пятки не бороздили землю.

– Ой, тятя! Он очнулся! – радостное лицо девушки склонилось надо мной.

– Чей будешь мил человек? Свободный али беглый? – старик склонился надо мной.

– Из работных, работный люд мы… – слабым голосом ответил я.

– Вона как! Работный он человек! Знать по царёву указу взят. На верфях работу ладил?

– На верфях – голова не так болела, а вот плечо: ныло и кололо острыми иголками боли.

– Куда вы меня тащите? – старик, словно петух высматривающий зерно, склонив голову, вслушивался в мой шепот.

– С рукой у тебя беда. Нишшо, наш травник Ферапонт, тебя поправит! Он и не таких болезненных на ноги ставил.

Мои спасители остановились у двух толстых замшелых сосен и рухнули на землю без сил.

– Ферапонт, эй Ферапонт! – заблажил на весь лес бородач.

– Хто тут горло дерёт? – откуда-то из-под земли на белый свет вылез … – леший!

Травник Ферапонт был ещё более замшелым и древним чем тот лес, в котором он жил.

– Чево тут у вас? – он подошел ко мне отвернул ворот рубашки и ощупал мое плечо. Руки у него были на удивление сильными и цепкими. Когда я застонал от боли, он только хмыкнул: