Настя с Сережкой кинулись в ванну. Все, что смог сделать глава семейства, ярый защитник ушастых тюленей – это выпустить воду из ванны.

– Вот. К утру они уснут, тогда и поедим… – виновато доложил Антон.

И все – люди и рыбы – уснули голодными, но счастливыми. А когда проснулись в изрядно провонявшей за ночь рыбой квартире, за окном лежал снег. Первый. Не смелый и не долговечный.

– Друзья мои! – торжественно сказал Антон. – Я вчера забыл вам сказать, что мы безумно богаты. Безумно! Мне отдали все заработанные деньги. За целых три месяца. И премию! Спасибо господину Соросу! Вот ты, Настенька, все ржешь над татаро-монголами, а Сорос… Молчу-молчу! В общем, мы неприлично богаты, а потому объявляю пикник! По случаю первого снега.

Они поехали в лес, прихватив с собой несколько крепко уснувших вечным сном карпов. Выбрали симпатичную полянку, и к великой радости Сережки запалили костер. Карпов разделали, перевязали шпагатом, и уложили на решетку самодельной коптильни. Следили внимательно за тем, чтобы стружка под решеткой не горела, а только дымилась. А потом, обжигаясь, ели пахнущее дымком белое мясо. И даже Настя, для которой самая вкусная рыба – это колбаса, тоже ела.

Оставшуюся рыбу Настя и Антон пристраивали долго и нудно: ходили по соседям, продавали по одному, от силы по два «хвоста». Думали уже не о прибыли, а о том, чтоб не пропал труд и вложенные средства. После этого недели две они не ездили в рыбколхоз, а занимались поиском рынка сбыта.

На рынке тем временем место Омара занял Мамед, который от Омара не очень отличался даже внешне. Мамед готов был покупать живого карпа, но по совсем смешной цене. Произведенные расчеты показали, что с таким бизнесом концессионеры могут в убытке остаться.

Чтобы не терять связей с продавцом Саней, Настя и Антон решили все-таки изредка делать закупки в «Шепиловском». Только на семейном совете решено было перепрофилировать бизнес. И в один из дней Настя с Антоном купили в рыбсовхозе немного карпа, несколько ящиков окуней и два ящика миноги. Этих гадов им Саня буквально навязал. Даже Насте с ее опытом работы в рыблаборатории было не по себе от общения с миногами.

– Тьфу, змеи! – брезгливо поморщилась она, разглядывая копошащуюся в огромной сетчатой емкости черно-зеленую массу.

– Миленькая моя! Да ты их сама съешь за милую душу! Они что жареные, что маринованные – за ушами трещат! – нахваливал товар Саня-продавец.

– Лодка так подводная называлась, одна из первых, – задумчиво выдал начитанный и умный Антон, боязливо погладив по гладкой спинке рыбку-присоску. – «Минога».

Дома они сгрузили ящики с окунем и миногами, подхватили в детский сад сонного Сережку, и помчались на рынок. Там им Мамед дал понять, что он не намерен уступать, и карпов они сдали чуть ли не в убыток себе.

Домой вернулись в дурном настроении. А когда увидели свою квартиру, то Настя в ужасе зарыдала. Да и Антон почувствовал, как у него волосы на голове зашевелились. Эти чертовы рыбы-змеи – миноги – покинули ящики и расползлись по дому. Они висели на стенах и мебели в кухне и прихожей. Самые шустрые сумели добраться до комнаты. Полдня Настя и Антон собирали их, матеря в сто этажей Саню, который уговорил их приобрести этот деликатес. Потом Настя помчалась к соседям, выпрашивать емкости для маринования миног.

На помощь была вызвана Настина мама Вера Андреевна, которая сообщила, что миноги – это «безумно вкусно», и она приготовит их так, что все будут есть и пальчики облизывать. У Насти просто гора с плеч упала.

Этот день, а за ним и ночь, все они запомнили на всю жизнь. Как ни старались делать все чисто и аккуратно, но к утру квартира напоминала рыбный завод, а все они – рабочих, оттрубивших ночную смену в цехе засолки рыбы. Окуневая чешуя серебрилась везде, где только можно. Вера Андреевна, направляясь в туалет, поскользнулась на рыбьей требухе и едва не убилась, стукнувшись головой о шкаф, а Сережка, который устал от всей этой катавасии и попросился спать, через минуту орал, как резаный: под подушкой вместо плюшевого медвежонка, с которым ребенок засыпал, обнаружилась засохшая дохлая минога. Сережка с воплями выскочил из кроватки, и спать ложиться категорически отказался, даже поприсутствовав при тщательном обследовании спального места при полной иллюминации. Он маялся до полуночи, сидя в прихожей на низенькой скамеечке рядом с отцом, который ловко потрошил окуней и вставлял им в губу крючок, сделанный из канцелярской скрепки. А потом забрался с ногами на родительскую кровать, лег, не раздеваясь, поверх одеяла, и уснул.