– Бернард, чёртов ты мертвец! – благоговейно прошептал он.

Адам несколько раз осмотрел листок и конверт – изнутри и снаружи. Разумеется, никаких больше сюрпризов там не было, но он был не способен остановиться, вновь и вновь вертел бумажки в руках. Бернард жив. Жив!

Если бы ему сказали лет семь назад, когда он учился на первом курсе Академии, что однажды он будет совершенно счастлив, узнав о спасении этого жирного зануды, Адам бы очень обидно смеялся.

Бернарда никто особенно не любил – ни студенты, ни преподаватели, хотя последние, бесспорно, но скорее вынужденно, отдавали ему должное. Толстый, неуклюжий, с вечно потными ладонями, он был объектом насмешек вовсе не из-за внешности. Его потрясающее умение говорить людям гадости с невинным видом и под соусом дружеской беседы выводило из себя каждого, кто хоть раз с ним встречался. Бернард не щадил никого, даже профессоров, и это спокойно сходило ему с рук по одной банальной причине – он был гениален. Любая техника – от фена для волос до военного самолёта – представала перед ним обнажённой. Бернард видел её насквозь, понимал, как она устроена до самого последнего винтика, знал, что и как можно прикрутить к автомобилю, чтобы заставить его взлететь. Он был отличником по всем дисциплинам, для него учёба была не более, чем способом убить время за кроссвордом в ожидании выпуска и вручения дипломов. И больше от скуки, чем по какой-либо иной причине, Бернард зарабатывал на карманные расходы, давая списывать на тестах каждому, кто готов был платить. Адам был готов, как и все они, потому что кому охота заниматься зубрёжкой предметов вроде революционной идеологии? Ради этого можно было потерпеть немного бытового хамства и даже быть приветливым с этим несносным типом.

Именно поэтому почерк Бернарда был знаком каждому на курсе, как свой собственный. Он был такой же невыносимый, как и его обладатель, – вычурные буквы переплетались между собой, образуя узор, приятный глазу, но абсолютно нечитаемый. В этом заключалось маленькое удовольствие Бернарда: заставлять однокашников продираться через его письмена за их же собственные деньги.

А выпускного Бернард так и не увидел.

Однажды он просто не пришёл, и, хотя никто не произнёс этого вслух, каким-то образом над рядами студентов пронеслось едва слышное: «Аннулирован».

Гадать о причинах не было никакого смысла, они могли быть любыми. Если искать в этом логику, если пытаться поставить себя то на место несчастного, то на место его палачей, в один прекрасный день можно без шуток сойти с ума. Ведь на его месте мог быть любой. И вполне возможно, однажды им окажешься ты. Просто так.

Однако у Адама была идея, которой он, впрочем, ни с кем не делился. Резонно или нет, но он считал, что Бернарда убрали именно за его гениальность. Это было слишком для того мира, в котором они жили, а всё, что «слишком», подлежало уничтожению. Уравнению.

То, что Бернард, судя по всему, остался в живых, теперь казалось Адаму не менее закономерным, чем его исчезновение. Неужели власти могли просто убить такой ум? Неужели не захотели бы прибрать его к рукам, заставить работать ради выгоды Совета?

Сейчас это виделось ему очевидным, и Адам возбуждённо ходил по квартире и едва сдерживался, чтобы не заговорить вслух с самим собой. Значит, Бернард до сих пор существует где-то неподалёку и, видимо, работает над секретными военными проектами.

Следующий вопрос: кто подбросил ему конверт и для чего. Мысль об этом беспощадно спустила Адама с небес на землю. Если это сам Бернард, решивший сообщить о себе или попросить о помощи таким экстравагантным образом, то почему он выбрал Адама? Они не были не то что близки, но Адам даже списывал у него пореже многих.