С раннего детства он помнил визиты отца к ним домой. Мать была молодой и много мужчин посещали её. Но среди прочих именно «дядя Ихор» выделялся особым к нему отношением. Другие бы словно не видели мальчика, что безмолвно сидел в уголке. Мать и сама забывала о нём! А порой визитёры начинали её домогаться у него на глазах.

- Эол, хорен, хорен, (Эол, уходи, уходи), - спешно гнала его прочь, и он отправлялся на улицу. Привычка лепить снежных баб стала главной забавой по вечерам. Кто-то сидел у них в доме подолгу, так, что Эол успевал налепить четверых. Другие его покидали на первой «скульптуре».

Мать служила в хорнийском дворце, и среди прочих служанок была на хорошем счету. Младший брат короля заприметил её ещё с юности. Отчего среди сотни служанок он выбрал её, оставалось загадкой. Мать утверждала, что он «полюбил» и искренне верила в это до самого крайнего часа. А с чего бы ему быть отцом, при таком разнообразии выбора? Этим вопросом он стал задаваться, созрев. На что она неизменно ему отвечала, что чувствует это душой. На самом же деле она уповала на магию, часто ходила к колдунье, и та давала ей что-то для «изгнания семени прочих мужчин».

- Морта яхым эрке ясы, лэ ун ирхум лэхма, (Много мужчин любили меня, но только один зачал мне ребёнка), - с гордостью произносила она.

- О, мэрла! (О, мама), - сокрушался Эол, не желая знать этих подробностей.

Однако же мать говорила, что в жилах его течёт королевская кровь. И подросший Эол углядел в этом смысл. Как-то раз во время визита Ихора, он произнёс слово: «Эр», (Отец). Такое простое, короткое слово, но оно так разозлило его!

- Яс сы эр ма и, бэ? Сы эр! (Я не отец тебе, слышишь? Не отец!) - рычал «дядя Ихор», грозя ему кулаком.

Он был высоким, красивым и сильным, и Эол очень сильно хотел быть похож на него.

Мать исходила мольбами:

- Хура, хура, Ихор! (Прости, прости, Ихор).

Когда дверь за ним затворилась, то мать подошла. Рука у неё была влажной и очень солёной от слёз. Эол запрещал себе плакать, хоть ему и хотелось тогда.

- Нё эрке ху, эрке, (Он любит тебя, любит), - убеждала она с каким-то ожесточением теребя его волосы.

- Эрке сы кахму, (Любовь не такая), - отстранился Эол. Тогда он её осуждал. А теперь, спустя долгое время, когда это чувство захватило его самого, стал по чуть-чуть понимать. Любовь не всегда значит — счастье! Но для того, кто её ощущает, это всегда хорошо.

Когда Эол вырос и тело окрепло настолько, чтоб называться мужским, он добровольно пришёл во дворец. Думал, папаша прогонит! Однако он взял, и даже велел обучаться военному делу наравне с сыновьями богатых мужей. Эол никогда не считал себя ровней такому сословию. Он знал своё место и, вероятно, поэтому был на хорошем счету во дворце. В момент, когда мать заболела, Ихор давно развлекался с другой. Он менял фавориток, как Светило на небе меняет наряд. Но даже на смертном одре мать говорила, что он её любит, а прелюбодеяние — это попытки уйти от любви. «Они просто не могут быть вместе, и данность эта снедает двоих».

Эол вызвал лекаря. Жалования, что платили ему при дворце, с лихвою хватало на жизнь. Мать металась, часы её были уже сочтены. Но жажда проститься держала на этой земле. Он не сумел наблюдать эти муки! Отправился сам «на поклон», желая его привести. Но «дядюшка Ихор» был пьян, и в компании шлюх ему было намного приятнее, чем у смертельного ложа той единственной женщины, что взаправду любила его...

Река как будто стояла на месте, но она непрерывно текла, унося их всё дальше и дальше от Сурии, всё дальше от Теи. Он старался не думать об этом, держа её чадо в руках. Даже мысли о том, что её больше нет, причиняли безумную боль! И глаза, с грустной синью которых не смела сравниться прозрачная нега небес... И звук её голоса, что неизменно звучал в голове...