- Ни синках, (Не бойся), - он улыбнулся ей краешком рта, - Там та ка сура, (Там тебе будет лучше).

Смысл его слов пробивался сквозь разницу южных наречий. Переплетение близких по смыслу слогов, вынуждало её понимать.

«Там», - тревожно подумала Тея. Но спросить у него: «Где?», - не посмела. Пусть лучше он сам говорит, а она исхитрится понять свою участь по ломаным фразам.

- Я кусатре, (Я устал), - неожиданно он опустился на край. Матрас утонул под увесистым телом. Суриец поставил кривой канделябр.

Протея смотрела на профиль мужчины, силясь понять, как себя повести. Она продолжала сидеть, поджимая колени, не решаясь обмолвиться с ним. Хотя целая уйма вопросов кружились в её голове. Что будет дальше? Куда отправляют таких, как она? А главное, как ей исчезнуть отсюда?

Пока она думала, суриец уселся поближе к стене, глаза его были закрыты. Он будто спал. Протея взглянула на канделябр, стоящий в ногах. Что-то сработало внутри у неё. Щелчок, и рука потянулась за вещью...

Но не успела она и пикнуть, как оказалась прижатой к матрасу! Он больно сдавил её руку. Взмахом ступни опрокинул свечу, и та мгновенно погасла, погружая комнату в пугающий мрак. В темноте стало слышно дыхание, совсем рядом с лицом. Тея накрепко сжала губы, когда он попытался её целовать.

«Дура», - мелькнуло в голове, - «А ведь могла бы ещё и пожить».

Она попыталась бороться! И в порыве, кажется, порвала его левый рукав. Возможно, он расценил это как проявление страсти? Зарычал и стал раздвигать её бёдра, шепча исступлённо:

- Бэлузар, бэлузар, - затем прикусил её левую мочку и принялся распоясывать нижнюю часть одеяния.

- Нет! – простонала Протея, ощутив его плоть между ног, попыталась их сдвинуть, однако неравенство сил ощущалось повсюду.

- Нема, ляхнум? (Немая, говоришь?) – прорычал ей на ухо суриец, - Ммм, кеза! (Мм, ведьма), – он облизал её щёку, место где только что было влажно от слёз.

Ей вспомнилась ночь. Их первая брачная, с мужем. Свои чувства к нему в тот момент. Он был ей так ненавистен! А сейчас… Лёжа под грязным сурийцем, она ощущала внутри пустоту.

«Что тело – всего лишь сосуд», - повторила, стоная сквозь зубы. А он всё нащупывал вход. Пальцами, или же… плотью.

- Ни ки та товла, я бы та трахнум! (Не будь ты товаром, то я бы тебя уже выебал), - выдавил хрипло в висок.

- Неркэ, (Ненавижу), - прошипела Протея, и извернулась под ним, уходя, - Эн ка ху фатхиссс! (Будь ты проклят).

Он навалился, прижав её телом и снова нащупал податливый вход.

«Пожалуйста, нет», - подумала Тея, и ощутила, как он, не входя, продолжает его изучать. Конец его плоти ходил сверху вниз и она замерла, опасаясь случайно его «оседлать». Всё закончилось быстро! Нависая над ней, он завыл, семя брызнуло ей на живот, а суриец уткнулся в подушку. Тея дёрнулась, пытаясь его оттолкнуть.

- Холля, (Стой), - лениво выдавил он, и дёрнул Протею за волосы.

Вскрикнув, она опрокинулась на спину и забилась под ним.

- Сэнма, (Спи), - прозвучал его шепот и нога улеглась поверх её собственных ног.

Она лежала и думала, что где-то здесь, на полу, продолжает лежать канделябр. Но двигаться было опасно! Суриец уснул, а его разбудить – означало ещё раз подвергнуть себя его «ласкам». От омерзения к телу мужчины хотелось кричать. Но Протея лишь плакала. От стыда! От того, что не может убрать с живота эту дрянь, и запах его гениталий достигает ноздрей. От того, что во рту пересохло, а в кувшине остался глоток. От того, что лежит обнажённой, на грязном матрасе с мужчиной, который не знает её языка.

- Прости, - прошептала Протея, - Эрке (Любимый).