– Как тебе подрясник-то идёт! – воскликнул Фёдор, заключая в долгожданные объятия своего вернувшегося друга.

– Ох, знал бы ты, что я уж и соскучился по мирской одежде. Мы в семинарии, что грачи, все одинаковые. Так уже этот чёрный цвет приелся.

– Ну, наверное, как и мне поварская форма, – улыбался Фёдор, не в силах налюбоваться на ангельский лик товарища. Вдруг спохватился: – Ой, что же это, нужно же тебя угостить!

Но из кухни уже мчался догадливый поварёнок Мишка, неся на подносе самолучшую еду и напитки.

– Ну, отведаем чего Бог послал, – радушно пригласил Фёдор к накрытому столу.

– Отчего же нет? – степенно ответил вечно голодный Семён, картинно встав на молитву перед вкушением пищи.

«Ой, важный-то он какой стал, – затрепетал Фёдор.– Небось, больше со мной и знаться не захочет…»

Но страх исчез, когда Семён приступил к еде. Он всегда ел с таким аппетитом и изяществом, что Фёдор вновь залюбовался товарищем. Фёдор вообще любил наблюдать, когда его товарищ трапезничал. Всё, что можно было брать руками, аккуратно отторгалось от блюда тонкими изящными пальцами, составлявшими с извлекомым единое целое. Потом всё это подносилось к таким же изящным розовым устам и исчезало за ними в полной тишине и покое. Даже жевал Семён, как-то красиво двигая скулами. Уж и не стоит говорить о том, как бывший семинарист орудовал столовыми приборами. Они мелькали в его руках, как сабли в руках джигита. Но по-странности мелькали медленно. Как сия странность происходила, никто не мог объяснить. Ни малейшего стука и звона, одно только серебряное мелькание и аромат еды. Даже салфетку закладывал Семён так, будто облачался в королевскую мантию. Еда была для Семёна святыней, стол – алтарём, а всё прочее – элементами служения и поклонения – наверное, так бы сказал или подумал старчик, давно уже съехавший в неизвестном направлении из дворницкой купчихи Куприяновой.

– А переезжай-ка ты пока к нам с маменькой. Что тебе твой дом содержать. Он велик. Наступает зима, дров требует. А это – лишние расходы, – предложил Фёдор, когда его товарищ уничтожил и выпил всё принесённое.

– Хорошая мысль, однако. Но вот дом-то без отопления недолго простоит. Разве жильцов пустить?

– Жильцов пустить – мысль хорошая. Есть у меня на примете семейство. Хочет в городе пожить зиму. Дом у них в сельце непригоден. Хорошее семейство, чистое, аккуратное.

– Ну, пожалуй, давай так и сделаем, – радостно ответил Семён в предвкушении лёгких денег, всегда беззастенчиво пользующийся расположением и привязанностью своего товарища.

Фёдор был на седьмом небе от счастья. Его нежный друг будет с ним жить под одной крышей! То, что ему получится уговорить маменьку, он не сомневался. Его мать уже оставила свои посудомойные труды, полностью доверившись жалованию сына, и зависела от него в материальном смысле целиком и полностью. Фёдор один тянул и мать, и сестрёнку, и весь дом.

Благо, что его поварской талант позволял получать хорошие доходы, и семья ни в чём не нуждалась.

9.

Из кабака товарищи направились домой к Фёдору.

– Вот, мама, Семён поживёт у нас пока? – сказал Фёдор, отряхиваясь в сенях сам, и, помогая, стряхнуть снег с пальто Семёна.

– Ладно. Пусть живёт, – сдержанно ответила та, и, повернувшись спиной к пришедшим, вошла в избу. Товарищи вошли за ней.

– Ты не смотри, что она будто недовольна. Это – характер такой. Вот, сюда проходи. Здесь, у нас, комнатка небольшая, но чистенькая. Располагайся.

Семён оглядел комнату. Она и впрямь была именно чистенькой. Окошко закрывали весёлые занавески из набивного ситчика. Обои на стенах были кремовыми с мелкими розовыми цветочками. Часть русской печи, которая приходилась на эту комнату была аккуратно побелена. Металлическая кровать с кружевным подзором и боковинками была не мала и не велика, а как раз такого размера, чтобы свободно спать одному человеку. Рядом с кроватью стоял столик, накрытый вышитой льняной скатёркой. У двери были вбиты гвозди с тремя деревянными вешалками на них. Два табурета размещались подле столика, а две цветные тканые дорожки на полу окончательно завершали уютную атмосферу этого милого гнёздышка.