Он поднимается на ноги и ободряюще улыбается.

– Пойдем-ка, займемся делом, радость моя! Нам еще нужно хорошенько выспаться перед дорогой. Мало ли, может, нас повезут куда-нибудь в Австралию?

– Ладно, – сдается Робин, достает из кармана носовой платок и сморкается в него, потом еще раз проглядывает список. Задумчиво почесывает лоб и говорит уже более уверенно: – Так, у нас кое-чего нет… Знаешь что, давай-ка отметим вещи, которые можем взять из дома, и я пойду собирать сумки. А ты выпиши себе остальное и съезди пока в супермаркет. Да, и думаю, к этому списку надо бы добавить памперсы, пеленки, питание… я, пожалуй, допишу… А то вдруг мы надолго, и мне придется рожать уже там?

– Вот это совсем другое дело! – преувеличенно бодро восклицает мужчина, целуя жену в макушку. – Я всегда знал, что ты у меня – умница! Так и поступим. Сейчас принесу ручку и блокнот.

Робин одаривает его слабой улыбкой, и он ласково говорит:

– Не расстраивайся, родная! Давай представим, как будто едем в отпуск.

Потом они еще около часа возятся со списками, решая, что можно добавить на всякий случай. Мужчина достает из кладовки пыльные дорожные чемоданы, и Робин отправляется в спальню, где стоит огромный платяной шкаф, и даже что-то напевает себе под нос, доставая вещи. А он едет в ближайший супермаркет в полной тишине, даже не включая радио, потому что ему чертовски страшно.

В зрительном зале шумно. Все говорят одновременно и о разном. Актеры стоят особняком под самой сценой, и Ташир, судя по ухмылкам на лицах товарищей, подбирается к кульминации одной из бесчисленных смешных историй, которые все просто обожают. Вернее, обожают не сами истории – они иногда бывают довольно банальными – а то, как он их рассказывает. Громкий хохот раздается как раз в тот момент, когда Наташа спускается вниз по проходу между рядами стульев.

Актрисами занимается Ася. Она снимает мерки для будущих костюмов, и женщины тоже болтают без умолку, обсуждая фасоны платьев из доисторического журнала мод, передавая его из рук в руки.

Лулу стоит к Наташе спиной и разговаривает с художником. Вернее, говорит она, и судя по бурной жестикуляции, подруга излагает свое видение оформления сцены. Художник кивает или качает головой и вставляет короткие замечания. Периодически из осветительной будки наверху высовывается Отто, спрашивая что-нибудь вроде: «А если чуть вправо?», и техники, которые ползают по сцене, как муравьи, выставляя свет, передвигают очередной прожектор.

Только Анджей сидит совсем один, чуть поодаль, низко опустив голову, как будто чем-то сильно расстроен. Но когда Наташа подходит ближе, она понимает, что он просто читает книгу. Пользуясь тем, что все заняты, и никто не обращает на нее внимания, девушка подсаживается к нему.

– Что читаешь? – спрашивает она.

Анджей поднимает голову и рассеянно смотрит на нее, потом улыбается, молча показывает потрепанную обложку, где еще можно разобрать название. Это сборник пьес Метерлинка.

– Решил освежить в памяти, – поясняет он.

Наташа кивает. Несколько минут они молчат, потом девушка говорит:

– Я слышала, у тебя был конфликт с мадам Фаин. Это ты зря. Она – Магистр, к ее мнению прислушиваются.

Он снова отрывается от книги.

– Тебе Лулу рассказала?

– Да.

– Хм-м, а я думал, после худсовета ты на нее смертельно обижена, – Анджей смотрит на девушку, хитро прищурившись.

Наташа поджимает губы. На самом деле, это Лулу была обижена на подругу после вчера, а не наоборот. И, если уж на то пошло, у нее имелись веские причины. Во-первых, Ася и Ташир отдали свои голоса за «Слепых», только потому что оба смертельно боятся, как бы их постыдная тайна не выплыла на поверхность. Но это была их личная инициатива, которая в итоге может выйти парочке боком. Они изначально поддерживали идею Лулу, и об этом многие знали, в том числе и она сама, конечно. И вот теперь кое-кто может задуматься о причинах такого поступка. Во-вторых, Наташа предложила роль Драматургу, и это выглядело, как подкуп – именно в этом подруга ее обвинила, когда они встретились сегодня. Но она объяснила, что вовсе не пыталась выбить себе решающий голос, а просто хотела, чтобы Драматург прочувствовал образ Старого слепого и понял, что все они идут в никуда…