Маруся едва не застонала от подобной перспективы.

– Ну ладно, хватит уже, – попыталась она в очередной раз закруглить беседу, – всех обсудили, пойдем обратно, вдруг что-нибудь прояснилось.

– Как раз таки не всех, – не унимался братец. – Ох уж эта мне девичья память! Неужели мы позабыли про Андрюшу Дюпрэ? Верится с трудом. Тем более что он нам не совсем безразличен, так сказать…

– С чего ты это взял, идиот, – горячо возмутилась Маруся, но густо при этом покраснела.

– Надо же, попал! – радостно загоготал подросток. – Господи, тобой можно управлять как марионеткой: нажал на эту кнопку – возмущение, нажал на другую – покраснение кожных покровов, на третью – слезы… Ну нельзя же так, Машенька, в конце концов, ты ведь не собака Павлова! Я просто боюсь за тебя, если на тебе женится какой-нибудь негодяй, он из тебя веревки будет вить…

– Все, хватит, – решительно оборвала брата Маруся. – Достаточно уже наслушалась гадостей на сегодня! Если хочешь что-то обсуждать, давай делать это серьезно, без перехода на личности.

– Слова не юноши, но мужа, – одобрительно покивал брат. – Учись стоять за себя, Маня. Обсуждаем серьезно. Что нам известно о вышеупомянутом персонаже? Опять же, довольно немного: Анри Дюпрэ, интересный молодой человек, лет этак двадцати восьми от роду – молодой, это, по-вашему, а, по-моему, еще не очень старый – сын покойного мужа Жули от первого брака. Андрюша дружит с мачехой, хотя, конечно, слово «мачеха» в данном случае вряд ли подходит, ибо имеется настоящая мать, Соня Дюпрэ, которая, собственно, и проживает поблизости на вилле «Лаванда» вместе со своим сыном. Пикантность состоит в том, что и при жизни Морриса Дюпрэ – отца Андрюши, все обстояло точно так же. То есть две жены сидели практически в одной банке, каково им было, как ты думаешь? Хотелось ли им перекусить друг другу дыхальца, отгрызть лапки? И кому из оных хотелось этого сильней? Полагаю все-таки, что бывшей жене… Может, покойный был садист, а? Так издеваться над женщинами – любимой и экс-любимой… Может, поэтому Соня Дюпрэ практически спилась к своим пятидесяти или, не знаю, сколько ей там лет… как ты думаешь?

– Жули говорит, пить она начала задолго до развода, мол, это и было одной из причин, разрушивших брак. И именно поэтому Моррис, будучи ответственным человеком, боялся бросить Соню одну с сыном, и они всегда жили поблизости – и здесь на острове, и в Европе, куда уезжали на зиму. Сначала Жули это раздражало, потом привыкла, а у Сони другого выхода не было, иначе бы он перестал давать деньги.

– Обидно, но, пожалуй, все вышесказанное действительно нельзя считать доказательством виновности Анри Дюпрэ, – горестно вздохнул Арсений.

– Не юродствуй, – попросила Маруся, – и без того тошно.

– Это правда, – неожиданно быстро согласился братец. – Тошно. И опасно.

Маруся вскинула на него глаза.

– Ты что, до сих пор не уяснила себе, что мы находимся в одной компании с убийцей? – вполне искренне удивился Арсений. – Человеком, который без видимой причины убил другого человека? Неужели у тебя настолько плохо с мозгами?

Маша вдруг почувствовала как неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника, а потом вверх по щекам к вискам – и это несмотря на жаркие лучи солнца, ярким белесым светом заливавшие всю лужайку с пустым фонтаном посередине.

Когдабрат с сетрой наконец вернулись в дом, тот показался зловещим. Его и раньше трудно было назвать уютным – дворцы строят, сообразуясь с какими-то иными задачами – поражать убранством и роскошью, а не приятной согласованностью с человечьими размерами, не такими уж, прямо сказать, и грандиозными. Каменные полы сплошь застланы коврами, поэтому шагов не слышно, но любое слово эхом отдается в высоких готических сводах переходов. Оставалось лишь шептаться.