– Ладно, посидели и хватит, дел полно, – поднялась со стула Таисия, – Я Зое Рябовой заказала отрез ткани, Люське на платье в школу. Фартук прошлогодний от своей дочки Рябова отдаёт за десяток яиц, я сказала – возьму. Разве это не материна любовь?

Убежала Люська к Рябовым, не слышала дальше, о чем мать с бабушкой говорили в этот странный день. Только потом, уже повзрослев, поняла Люська, что приходил этот Григорий к матери свататься, в город звал жить, а та отказалась. И хорошо, что отказалась, думала Люська, родной дом она любила, и бабушку тоже, и маму…

А еще любила Люська школу. Была у них в селе восьмилетка, деревянное здание которой утопало весной в яблоневом саду, кипящем от цветов словно в пене. Когда бабушка впервые привела немного испуганную Люську в первый класс, девочка и подумать не могла, что очень скоро станет школа для неё вторым домом.

Люська всегда приходила в школу раньше всех, на что истопник, Пётр Кузьмич, выговаривал ей:

– Ты что опять так рано, пигалица? Классы еще не протоплены, холодно! Давай-ка, посиди пока вот тут у меня, я тебе чаю налью! И не приходи больше так рано, нет еще никого в школе, даже учителя еще не пришли! Обещаешь?

Люська кивала, потом усаживалась на старый деревянный табурет в маленькой коморке Петра Кузьмича и обжигаясь пила чай из старой жестяной кружки. Пару дней обещание своё держала, и не шла в школу рано, а после снова не удерживалась… Всё равно вставала она рано, когда мать собиралась на работу, а бабушка варила ей на завтрак пару картошек. У Люськи же была своя обязанность – недавно завели кроликов, обустроив им клетки в старом сарае, и теперь каждое утро Люська наливала им воду в плошки и подкладывала свежее сено, а вечером её задачей было вычистить клетки.

Пушистые, весёлые кролики Люське нравились, хотя иногда и кусались даже, особенно крольчихи, когда в глубине клетки Люська видела гнездо и понимала, что там мама-крольчиха вывела крольчат. Потом и плакала Люська горькими слезами, пока мать не видит, когда пустела одна из клеток, а по дому разносился сводящий с ума, аппетитный дух мясных щей.

– Чего опять глаза красные? – сердито спрашивала матушка, глядя, как Люська давится над тарелкой супа, – Хватит нюни разводить, для того их и ро́стим, чтоб самим ноги не протянуть! Ешь давай!

Люська давилась и ела, стараясь, чтобы мать не увидала, что большие капли слёз капают в Люськину тарелку. Только бабушка понимала детскую девчоночью боль и поздно вечером, когда Таисия засыпала, добравшись после работы до кровати, обнимала внучку и говорила:

– Не плачь, внученька… Жалко, знаю, но ведь мама права – ты вон синяя вся, кушать нужно, чтобы ты росла и могла учиться. А вот я тебе рукавички какие связала, пуховые! Будут тебя согревать, ты о кроликах заботишься, вот и они о тебе тоже. Не плачь…

Во втором классе Люська узнала, что в школе снова открылась библиотека, закрытая до этого по случаю ремонта. Теперь после уроков она поскорее складывала в портфель все принадлежности, прибирала на парте и спешила в старое школьное крыло, где и располагалась теперь библиотека.

Библиотекарь Наденька, совсем еще молоденькая девушка, кутаясь в шаль, подкладывала в побеленную недавно печку несколько поленьев, чтоб не мёрзли дети, сидящие за старыми скрипучими столами и листающие книги. Люську же она приметила потому, что девочка была меньше всех ростом, но читала уже бегло, да и к книгам относилась настолько бережно, что Наденька изумлялась.

Подойдя к полке, на которой стояли книги для чтения в библиотеке, Люська сначала оглядывала её всю, словно бы стараясь разглядеть, что же тут изменилось со вчерашнего дня. Потом аккуратно, пальчиками она вытягивала экземпляр, рассматривала его со всех сторон, поглаживая обложку. И уже после этого шла за стол. Там она внимательно осматривала стол, чтобы не было на нём ничего, что могло бы повредить книге, потом доставала из своего портфеля свёрнутую газету, подкладывала её под книгу и только потом бережно открывала её.