– Быстрей, быстрей! – тревожным шепотом торопил Прошкин, поминутно оглядываясь назад. – Они могут вернуться.

Солнце палило из-за спины, вдогонку, когда лейтенант со спутницами подошли к месту, где лог раздваивался. Одно ответвление уходило дальше по прямой. Другое, помельче, с небольшим ручейком по самому дну – вправо, к колку, который резко выделялся на фоне большого пшеничного поля.

Спасённая девушка, вцепившись в руку лейтенанта, не поднимая головы, бежала рядом.

Иван свернул вправо, углубляясь в сторону лесочка, что манил к себе, притягивал своей удаленностью от мрачного лога.

Они уже были на окраине колка, когда захныкала, заворочалась девочка. Прошкин отвернул покрывало, поправил соску с сухарями – она была пуста.

– Вот тебе раз! – улыбнулся, глядя на малышку. – А еще не хотела, капризуля. Опять мокрая.

Опустившись на колени, собрался распеленать дитя, как к ним подбежала девушка, взглянула на ребенка и вдруг осела на землю рядом с Иваном, протянув к малышке руки.

– Хая, Хаечка! Не может быть, Хая!

Прошкин с недоумением смотрел на девушку, но на всякий случай отгородил рукой ребенка.

– Но-но, потише, гражданочка! Какая еще Хая? Я ее нашел! Иди лучше к ручью, умойся, а то ребенка напугаешь!

– Это наш, наш ребеночек, наша девочка! – протягивала руки девушка. – Моя племянница Хаечка! Бася… овраг… бросила… – в который раз зарыдала, и всё тянулась и тянулась к ребёнку.

– Вот оно что-о-о! – Прошкин соединил все сегодняшние события в единое целое и теперь сидел, с удивлением взирая то на ребенка, то на его тетю. – Вот оно что! Скажи кому – не поверит. Но это меняет дело, – в голосе Ивана впервые за этот день появились нотки надежды.

Малышка лежала на покрывальце, гукала, сосала пальчики. Девушка стояла над ней на коленях.

– Гражданка! Гражданочка, – лейтенант тронул за плечи девушку, произнёс с иронией:

– Ты нагишом долго ещё будешь деморализовать личный состав?

– Ой! – подскочила та с земли, сжалась вся, прикрывая себя руками. – А что ж мне делать?

– Сначала сходи к ручью, умойся, а я что-нибудь придумаю.

Девушка убежала, лейтенант разделся, снял с себя исподнее белье, надел на голое тело галифе и гимнастерку.

– Вот теперь порядок! – довольный, принялся готовить новую соску малышке.

Пеленки сполоснул в ручье, развесил сохнуть на кустах, когда девушка стыдливо окликнула Ваню:

– Я помылась, а что дальше?

– Вот одежда, можешь одеваться, – указал на белье, что лежало рядом с ним.

– Отвернитесь, мне стыдно. Или бросьте сюда.

– Ну, цирк! Два часа мелькала передо мной голой, а тут застеснялась. На, лови! Извини, что без стирки – прачечная отстала! – добавил, не оборачиваясь к девушке.

Гиля надела на себя солдатские кальсоны, рубашку, вышла из-за куста, с ожиданием уставилась на лейтенанта.

– А дальше что? – в который раз спросила она, смущенно потупив взор, поддергивая длинные, широкие, то и дело сползающие штаны.

– Вот же бабье племя! – то ли с восхищением, то ли осуждающе произнес парень. – Только что с того света спаслась, а уже боится показаться смешной! Плюнь на все! Сейчас что-то подтянем, что-то подкатаем, и будет хоть куда. А как тебе зовут?

– Гиля, меня зовут Гиля.

– А лет тебе сколько, Гиля? – спросил Прошкин, привыкая к имени.

– Девятнадцать. В мае исполнилось девятнадцать.

– Девятнадцать? А меня зовут Иван, Ваня Прошкин. Иван Назарович Прошкин, лейтенант, если что.

– Вот и познакомились, – Гиля опять одёрнула кальсоны. – Как же быть мне теперь?

– Подойди сюда, – попросил девушку Иван. – Надо подвязать веревочки снизу, штрипки называются, и на поясе веревочкой стянуть. А рубашка и так сойдет, только рукава подкатай чуть-чуть.