Взгляд скользит к подсвеченному куполу судоверфи. Речной монстр выбрался на поверхность, съедает подобравшиеся слишком близко военные крейсера, торговые баржи, контрабандистские шхуны…

Его мерцающий навес распластан между берегами. Захватил клочок чернеющей воды, погрузил в свое подпространство. Под ним – древние переходы, подземный городок генонаркотиков. Остатки мутантских растений, спрятанные под толщей реки… Катализатор гибели многих-многих людей…

Невозможно представить, что двадцать пять лет назад Петербург был почти полностью разрушен. Неуловимые бесполитники выплевывали в горнило войны смерчеподобные снаряды, сеяли семена смерти. Их всходы – разрушающая антиматерия. Прибавление ко всему сущему частицы «не».

Отстроенный американцами город захватила раковая опухоль единообразия. Везде и всюду – небоскребы скоблят слоистое небо, стучатся в тяжёлый потемневший свод, нависающий над переплетением улиц, линий, длинных зелёных скверов, обёрнутых в фантик дополненной реальности.

Денисов вываливается из машины, стучит костяшками пальцев по стеклу, к другой стороне которого прилип Фролов.

– Ну? Чего застыл?

Очки присоединяются к птице криминалистического дрона, нависшей над темной пустошью. Надоедливая реклама пропадает, и добрая часть мелькающих/перекликающихся созвездий шаловливых вывесок уходит в небытие.

/…начат анализ данных… поиск/рекогносцировка следов преступления: капли крови, отпечатки пальцев, камеры слежения…/

Фролов собирается с духом…

вдох/выдох, вдох/выдох… еще… и еще…

загаженный воздух раздражает нервные окончания. Следователь выдавливает себя из задымлённой пещеры – наружу, в дрожащий ветреный Петербург. Острая морось липнет к белощекому лицу. Ветер пронизывает, заставляет крепче укутываться в длинное серое пальто, искусственную шерсть.

Набережная блеклой Невы. Отдает холодом и невозмутимостью. Длинна, брусчата. Пролегает через весь город. После расширяется и обхватывает Финский залив. Петляющая река делит Петербург на две почти равные части. Над ледяными водами нависают колоссы-небоскребы, наполовину врытые в мерзлую землю. Сто этажей вверх, сто этажей вниз, глубоко-глубоко. Вросли между заброшенными переходами старого метро.

Жилые дома, будто костяшки домино, длинные разноцветные свечи, сейчас, в полутьме – серые и безжизненные, далекие, отторгающие, суровые, похоронившие в себе тысячи и тысячи людей с отформатированным разумом. Пятьдесят миллионов душ ютятся в крохотных комнатках.

Вдали из темноты выпирает кольцо скоростного моста, по которому проносится стрела магнитного монорельса. Еще дальше торчит одинокий блестящий клык, высочайшая точка Петербурга, слоновая кость башни Компинк, научной клиники, которая владеет потоком, пестует разработки микро-робототехники, работает с госзаказами по внедрению чипов в мозги уголовных преступников, и многое-многое другое. Башня высока, недоступна, подчинена далекой Америке.

Очки на несколько секунд стирают толпу, выкидывают ее из поля зрения; подсвечивают матовую пленку, под которой прячется тело, мертвое, неподвижное. Рядом в чернеющей пустоте висят вспышки кадров с городских камер… здесь серый контейнер прибился к гранитному камню набережной… кран запускает длинную руку и вылавливает его… толстяк в желто-синем комбинезоне («начальник речной станции, ФИО, 47 лет, разведен, детей нет, вероятность причастности к преступлению: 0,13%») открывает контейнер, видит в его черной пучине мертвое тело одинокой девушки… что он чувствует? что он чувствует?.. выхватывает труп, бережно несет… куда?.. тяжелая ноша вываливается из трясущихся рук… толстяк убегает, прочь, прочь…