Напряжение в теле достигает критического пика, и я понимаю, что гибриды здесь. Первый появляется, как тёмное размытое пятно вдалеке, приближающийся так быстро, словно турборакета. Николе требуется три секунды, чтобы направить оружие и попасть в голову. Тот валится в сугроб, а я непроизвольно делаю шаг назад, разламывая под ногами снег.

– Рано, – повелевает Никола, даже не оборачиваясь.

Я примерзаю к земле, заставляя тело не шевелиться вообще. Никола так сосредоточен на окружении, что любой лишний шорох может отвлечь его. Появляется второй, третий, затем четвёртый и пятый, двигающиеся с совершенно разных сторон, они не действуют слаженно и им абсолютно без разницы друг на друга. Я жду, что Никола скомандует бежать, но он молчит, стоя пугающе неподвижно. Гибриды всё ближе, и в моём теле зарождается нестерпимый дискомфорт, принуждающий начать двигаться. И только когда в самой глуши леса неожиданно появляется шестое пятно, Никола резко вскидывает руку с пистолетом. Он стреляет в них, как в ряд мишеней: первый, второй, третий, четвёртый, пятый.

Пистолет летит в сторону.

– Давай! – командует Никола, и я не мешкая срываюсь с места одновременно с ним, по разные стороны.

Я не оборачиваюсь, несусь вперёд, даже не смея предполагать, что сугробы могут замедлить скорость. Чем быстрее уберусь на далекое расстояние, тем скорее смогу помочь Николе. На задворках разума витает странное понимания, что на левую сторону больше не давит чувство дискомфорта, что может значить только одно, – гибриды оттуда больше не приближаются. В голове не хватает места для рассуждений, что бы это могло значить, так как все мысли заняты лишь просторами снега перед глазами. Впереди виднеется какая-то пустошь, но из-за выступающих от режущего ветра на глаза слёз, белизна размывается, стирая границу, разделяющую небо от земли. Наконец, мне кажется, что давление стихает со всех сторон, оно по-прежнему есть, но ощущается не более чем невесомая ткань поверх кожи. Возможно, это и имел в виду Никола, говоря более-менее безопасное расстояние. Если что-то почувствую, просто продолжу бежать, но оставлять так надолго его без поддержки уже не выдерживает совесть. Я останавливаюсь и припадаю плечом к одинокому дереву. Несколько секунд трачу на отдышку и усмирение дрожи в руках, пытаясь разжать замёрзшие пальцы с пистолета. Беру его в левую руку, а правой пару раз прокручиваю в запястье, разгоняя неприятное покалывания. Затем гляжу по сторонам, убеждаясь, что действительно умчалась на достойное расстояние, и только после достаю из кармана телефон Николы. С первого нажатия кнопки экран загорается, но стоит мне отыскать телефонную книгу, как устройство снова начинает сопротивляться пролистыванию номеров. Пробую поступить по-другому, но, вбивая буквы в поисковую строку, ничего не происходит. Я неимоверно злюсь. Ладно, возможно это тот самый момент, чтобы признаться, как бесполезны современные гаджеты в экстренных ситуациях. «На улице сколько? Максимум - 15, а толку от телефона уже никакого!»

Если переживу сегодняшний день, даю клятвенное обещание, что куплю себе булыжник, созданный специально для всех погодных условий, с минимумом функций, но зато способный выполнять главную – звонить. Ещё пару секунд и экран окончательно меркнет. Я психую, едва ли сдерживаясь, чтобы не расколотить вещь об каменную кору дерева. И так бы и сделала, если бы вещь была моей.

От разочарования и беспомощности хочется зарыться в сугроб и кричать, кричать, и кричать, понося несправедливость жизни, но останавливает понимание, что сделаю только хуже. Накрывает чувство вины, самостоятельно придумать что-то дельное совсем не выходит. Да, я совершенно также бесполезна, как супернавороченный смартфон.