Наверное, не стоило говорить с Винни о подобных вещах.

– Привет, Клар. – Сказал я на выдохе. – Давно не виделись.

– Привет, Мир. – Сказал Кларсон и вылез из-за стола. – Пока.

– Что это было? – Спросила девушка, когда он ушел.

– Это Кларсон, не обращай внимания.

– Ты, что, девственник? Почему?

– Придумай вариант, который больше понравится. – Я решил, зачем утруждать себя объяснениями? Эта девушка мне никто.

– Ты хоть в курсе, где и в какое время живёшь? Мы не можем голосовать, переезжать без разрешения, работать там, где нравится, детей заводить… А ты еще и сексом не занимаешься? Что ты вообще делаешь?

– Я слушаю музыку. – Сказал я, и, подняв перед собой кружку с пивом, добавил: – И ещё пью. Тебе то какое дело?

– Да я так… Может, потанцуем?

– Зачем?

– Хочу с кем-нибудь потанцевать. А ты мне нравишься… Как может понравиться незнакомец, в сравнении с другими незнакомцами.

– Ты же сказала, что знаешь меня.

– Ещё я сказала, что хочу потанцевать.

Оглядев набитый битком зал, я произнёс: – Ты выбрала неудачное место для танцев. Может, пойдёшь в другое?

– Я хочу именно здесь.

– Почему?

– Не знаю. Ты когда-нибудь делал что-то, без полнейшего понятия зачем тебе это, но со стопроцентной уверенностью, что так надо?

– Если ты про танцы, то сейчас у меня нет ни понятия, ни уверенности. – Сказал я.

Она улыбнулась и, протянув мне руку, сказала: – Пойдём танцевать, Мир.

Я подумал пол минуты и решил, почему бы и нет? Мы вылезли из-за стола. Музыканты как раз заиграли быстрее; их солист взбодрился. Девушка, назову её Анна, повела меня к сцене, как то по лисьему улыбаясь, будто что то задумала. Я иду сзади. Замечу, что платье идеально подчеркивает ее фигуру. Не могу оторвать глаз от её изгибов.

Солист громко запел, какую то дико веселую песню. Анна остановилась. Повернулась ко мне. Рывком выхватила свою руку, и словно взбесившаяся мельница, начала вращаться вокруг себя, махая руками. Потом она, расправила на полную катушку свои крылья, задрала облегающее платье, что бы было удобней танцевать, и начала прыгать и задирать ноги. Анне наплевать, что она толкает людей, а своими крыльями бьёт их по лицу. Так люди танцуют только под любимую песню, ну, или, не знаю… когда им на всё плевать. Я увидел, что на обеих щиколотках у нее татуировки в виде стягивающих ремешков. Анна затрясла головой в такт барабанам; резко подняла руки, отпустив складки платья, так что оно снова сползло вниз; обняла меня, и мы закружились в быстром танце, наступая друг другу на ноги.

У Анны красивые кари глаза, при нужном освещении кажущиеся черными, густые брови и прямой нос. На вид ей, тридцать-тридцать пять лет. Безупречная кожа, цвета оливкового масла. Нижняя часть лица грубовата, но этого почти незаметно, так как Анна всегда улыбается, смягчая черты подбородка. Розовая помада на губах, веки подведены жирными стрелками. Вязанное желто-зеленое платье, демонстрирует до мельчайших подробностей очертания её фигуры, и при этом полностью его скрывает. Длинные рукава, длинный ворот… До того, как увидеть ее татуировки, я предположил, что у Анны какие-то шрамы или ожоги. Теперь думаю, что на шее и руках у нее те же самые татуировки ремней.

Мне очень нравится песня, что исполняют прямо сейчас музыканты, хотя до «Наёмников» им далеко. Я перестал считать людей, которых толкнул или задел, пока пытался раскрутить Анну, или поднять её. Народу, кажется, стало еще больше. Кто то топчется на месте, кто то танцует еще безумнее нас. Запах алкоголя и пота вскружил мне голову. А из-за разноцветных, вычурных нарядов со всех сторон, болят глаза. Мы танцуем, как велит нам солист, и верим в то, что какая бы ерунда в жизни не творилась, не стоит сильно переживать. В конечном итоге, мы всё равно умрём. Это обнадеживает меня, и всех остальных в этом баре думаю тоже. Я улыбаюсь, потому что улыбается Анна, мне кажется, я бы даже мог влюбиться в нее, если бы уже не любил Аврору.