– Что вообще нового? – Спросил я.

– Да всё по-старому. – Лиза махнула рукой и вытянула ноги. – Всё, как всегда… Мне бы во вселенную, где ведьмы воюют с единорогами за алмазные горы… Это звучит так же глупо, как я думаю?

– Да.

Лиза вопросительно посмотрела на меня. Я продолжил: – Ты ведь хочешь писать сказки. Волшебный мир тебе, как минимум, не выгоден. Кто станет читать книги про заколдованные замки, когда у них под окнами ведьмы сражаются с единорогами?

– Может в таком мире, в моде были бы монотонные книжки про простую, неинтересную жизнь. А я много знаю о неинтересной жизни. И монотонности. Успех был бы в кармане. – Лиза саркастично улыбнулась. Потом посмотрела на часы, что стоят на моей тумбочке.

– Ладно, я пойду. – Она вылезла из кресла. – Не то, Марго будет ворчать, «почему это я опоздала. Что, были дела по важнее?»…

– А попадись тебе портал в параллельную вселенную – Сказал я. – на чьей бы стороне ты воевала?

– На стороне ведьм, конечно. Единороги слишком много думают о себе.

– Так и знал.

– А ты?

– Мы были бы врагами.

Лиза ушла. Я распечатал одну из шоколадок, включил телевизор. Новости.

Больше недели прошло, а я всё ещё надеюсь на какой-нибудь хороший фильм.

« – … стерилизации. К этому законопроекту мэр обещает подойти со всей серьёзностью. И выдать окончательное решение уже в середине этого месяца» – Говорит красивая, полная женщина с идеальным, симметричными лицом. Кажется, даже если разглядеть его под лупой, всё равно не найдётся ни одного изъяна. Она строго одета и накрашена и, кажется, вообще не моргает.

« – К другим новостям:

На кладбище «Подлесное», самом крупном кладбище города, в районе между одиннадцатью и тремя часами ночи, неизвестный надругался над трупом…»

Я выключил телевизор, убрал шоколад в тумбочку… и всеми силами пытаюсь выбросить из головы образ изнасилованного трупа.

Самый большой минус скуки – она выматывает. В пол десятого я устал бродить туда сюда по больнице; смотреть в окно; считать, сколько раз медсёстры или медбратья входят в мою палату просто, что-бы узнать всё ли у меня в порядке, и лёг спать.

…Я иду по коридору. Всё стерильное, чистое: пол, потолок, мелькающие плафоны, мои ботинки. Я в больнице. Только упрощённом, лишённом многих деталей, её варианте. Это очень похоже на сон. Это сон? Скорее всего. Стены, вдоль коридора облеплены пациентами в одинаковой, серой пижаме и со смазанными, какими то не чёткими лицами. Каждый из них несчастен, каждый страдает. Как я это понял? Не представляю. Но от этого знания я испытываю счастье. Точнее удовольствие… Ведь… ведь красивее страдания ничего нет. И нет людей, кому бы ни шло страдать… В моих руках гитара, сделанная, кажется, из фанеры, осеревшей от сырости и старости. Рядом идёт Второй с такой же гитарой. Мы синхронно играем мелодию, вызывающую тоску и, возможно, приступы тошноты; и проговариваем рифмованные фразы, не уступающие в тоскливости музыке.

Не знаю, кто из нас двоих я, то есть, настоящий я…

Мы поём обитателям коридора обо всех их неудачах; обо всех людях, которые издевались, обманывали, бросали и не поддерживали; о потерях; о несбывшихся мечтах. Мы говорим пациентам: – Этот мрак, пропитавший ваши тела, эта грусть, духота и чувство полного опустошения, это теперь и есть ваша жизнь.

Напоминая пациентам о том, что они уничтожены, Второй и я уничтожаем их снова и снова, и снова. И ещё десятки раз «снова». А пациенты, вместо того, что-бы убежать, продолжают стоять на своих местах и слушать. И плакать…

Когда песня заканчивается, мы со Вторым уже стоим напротив лестничной площадки. Гитары из рук куда-то пропадают. Позади слышны только мычание и всхлипы. Мы поворачиваемся друг к другу, и видим, что один из нас плачет. Оказалось, что он такой же как все эти пациенты, или даже хуже… Из воздуха появляется наточенные, кухонный нож. Пара секунд, пара глухих ударов. Вот уже один из нас лежит на полу истекающий… корчащийся, а потом и окончательно добитый. Не из-за презрения, скорее из жалости.