– демократически-корпоратистская модель, свойственная Северной Европе, предполагает достаточно развитую зависимость медиа от рыночных условий (в этих странах самые сильные коммерческие печатные медиа в Европе), но в то же время средний уровень политического параллелизма, а также низкую степень участия государства при высокой степени саморегулирования прессы;

– поляризованная плюралистическая модель (или попросту Средиземноморская модель), характерная для Южной Европы: Италии, Испании, Португалии и в значительной (но не полной) степени Франции. Она предполагает, что в этих странах свободный рынок медиа исторически сложился плохо, поэтому медиа остались под существенным контролем промышленных компаний и финансовых интересов, связанных с разными политическими элитными группировками. Вкупе с высоким уровнем государственного регулирования это приводит к высокому же уровню политического параллелизма (и, условно говоря, идеологической политической окраске журналистики в целом).

Для многих показателей использования медиа между данными группами стран характерен определенный разрыв. Например, в странах-представителях второй модели (Северная Европа) гораздо больший процент населения участвует в политических дебатах онлайн, тогда как первый и особенно Средиземноморский тип демонстрируют низкую вовлеченность в них (Eurobarometer, 2018). В Средиземноморской модели медиасистем степень доверия определенным медиа (например, печатной прессе, телевидению, интернету) в среднем ниже, чем в странах Северной Европы. Средиземноморье отличается и по паттернам медиапотребления: здесь гораздо меньше потребляют печатные медиа и Интернет, чем телевидение (Eurobarometer, 2019).

Сравнительные исследования медиасистем являются одной из возможных оптик для взгляда на столь существенные межстрановые различия в темпах прироста заболеваемости и разных «режимах» управления в условиях пандемии. И здесь мы видим, что северные страны, более или менее соотносящиеся с теми, где принята демократически-корпоратистская модель, демонстрируют гораздо более «спокойное» отношение к пандемии. От так и не закрывшихся школ в Швеции до относительно точечных локальных мер по изоляции, что позволило сильно сгладить «кривую прироста» в Германии. Напротив, на юге Европы, в странах, где менее популярен Интернет и гораздо большее значение для общественной информации имеет телевидение, мы наблюдали ситуации колоссальной перегрузки системы здравоохранения, рекордные цифры прироста, существенную панику и т. п. Вероятно, и в основе таких разных подходов, как и в основе различий медиасистем, лежат культурные факторы, которые нам лишь только предстоит изучить.

Пандемия и политический популизм

Помимо выявления определенных различий политическо-медийных систем, пандемия стала испытанием на прочность нового «режима» политической коммуникации, в котором отныне господствует отнюдь не рациональное представление о политических процессах, свойственное классической школе. Радикализация правого и левого флангов, размывание «центризма», утрата политического доверия политическим институтам и классическим политическим партиям, опора политиков в большей степени на «эмоции», чем на факты и науку – это собирательный набор весьма разнородных явлений, которые ученые и особенно политики с большим энтузиазмом «окрестили» термином «политика пост-правды» (Tesich, 1992). В этой ситуации, помимо влияния медиасистем на разные режимы человеческой мобилизации в условиях кризиса, актуальным является рассмотрение того, каким образом пандемия стала способом политической коммуникации и установления «диспозитивов» доверия, контроля, легитимности.