В конце учебного года тетушка Марта обещала подвести итоги и наградить самую находчивую команду исследователей особым призом. Вот только большое сердце тетушки Марты остановилось ровно в ее восемьдесят четвертый день рождения, и уже в апреле школу закрыли. Весь остров собрался, чтобы проводить Марту в последний путь. Может, она и не родилась на его берегах, но прикипела и сроднилась с ним всей душой. Земля в тот год еще не оттаяла, и похороны было решено проводить на материке. Гроб торжественно погрузили на паром, украсили цветами и лентами и отправили в последний путь со всеми почестями. Может, потому что жизнь на острове всегда была непростой – то шторма, то мор, то морозы, – у местных жителей сохранилось великое множество прощальных и поминальных традиций. Одни для рыбаков, погибших на воде, другие для стариков, проживших достойную долгую жизнь. Смерти здесь не боялись. На центральную улицу при любой погоде выносили длинный деревянный стол и накрывали вышитой скатертью. На него люди ставили все, что могло напоминать об ушедшем, все, что он любил. В память о Марте приносили книги и картины, которые она на досуге рисовала маслом, лимоны и ее любимые пироги с грушей и корицей. О ней говорили, плакали и смеялись. А через неделю на двери школы водрузили замок: не то чтобы кто-то опасался мародеров, скорее, для жителей острова замок стал символом, что еще одна глава неизбежно подошла к концу.

Дорога от дома до маяка занимала около сорока минут. Тут рукой подать, поговаривали местные, и подобной величиной мерили почти любое расстояние. Тропинка начинала виться сквозь поселок, уходила через поля и рощи, пересекала ручей, а потом бежала по холмам и стремилась все выше, выше. Земля будто бы сморщивалась, собиралась в гармошку, горбилась и превращалась на северо-востоке в острые белые скалы, на которых и красовался маяк. На склонах вили гнезда птицы, а вся бухта виднелась как на ладони. Здесь море и небо сливались вместе в единое и неразделимое «далёко», синее, глубокое и необъятное.

Местами под подошвами чавкала земля, ботинки соскальзывали и съезжали вниз по камням. Ной ходил этими тропами по несколько раз в день, мог бы и с закрытыми глазами, если потребовалось. Он преодолел подъем всего за два рывка, а теперь, сощурившись, следил за маленькой фигуркой сына, суетившейся у подножия. Натан пыхтел и громко сопел, по лбу из-под кепки прямо на раскрасневшиеся щеки струился пот. Был он не самым спортивным, что верно, то верно, но Ной старался не делать ему поблажек без пущей на то необходимости. Аврора порой перегибала палку с контролем, конечно, делала она это из лучших побуждений, из любви, материнское сердце все делает из любви. Но крохотный смешливый мальчуган все больше вытягивался и превращался в тихого задумчивого юношу.

– Молодец! – Ной протянул сыну флягу с водой.

– Нет, не молодец. Слишком долго. Ты из-за меня опоздаешь. – Мальчик жадно прильнул к горлышку.

– Много не пей, тяжело будет идти. Чуть-чуть. И на месте не стой – походи кругами вокруг меня, да, вот так, дыхание восстановишь. Мы все успеем, я с запасом дорогу заложил.

Натан снял кепку, ветер трепал непослушные черные волосы. Он любил бывать здесь с отцом, просто стоять и слушать истории, грустные и веселые, все чаще грустные, суровые, как жизнь рыбаков. Приходить сюда одному было строго запрещено. Высота и скалы. Натан не боялся высоты, да и хищники крупнее лисы сюда не забредали.

– Здесь красиво, но мама говорит, это опасное место. Ты тоже так думаешь?

– Когда есть вода и камни, всякое может случиться. В шторм ветер запросто собьет с ног и повалит на самые скалы.