Леший, осторожно шагнув вперёд, нащупал в поглотившей их темноте руку Ивана, вспотевшую от волнения, и, крепко сжав её, повёл охотника за собой.

Как ни хорохорился Иван, пытаясь скрыть накатившую волну робости и волнения, ладонь, вмиг ставшая предательски влажной, выдала его. Но бесшумно двигающийся на длине вытянутой руки спутник ничем не выказывал того, что ощутил через касание ладоней охватившее напарника смятение от давившей на бельма глаз беспроглядной черноты пещеры.

Через несколько мгновений, показавшихся Ивану вечностью, они протиснулись в небольшой зал. Что зал небольшой по размерам, он понял, потому что грунтовые воды, просочившиеся сквозь трещины в скале, каплями дождя слетали с невидимого свода вниз, шлёпая по известковым наплывам на полу, кочками выросшим из него.

Обострённый слух Ивана улавливал, когда капля, налившаяся влагой, уже не в силах более удерживаться за свод, слюняво чмокнув, устремлялась вниз, а долетев и ещё раз чмокнув, разлеталась миллионом брызг, да только эха-то не было. Того эха, которое, гуляя звуковыми волнами от стен к своду и обратно, затихает где-то в нагромождении каменной осыпи, и ты осознаёшь, насколько огромен этот зал, понимая, что и там, куда не в силах пробиться луч фонаря, поглощённый сумраком пещеры, ничего не заканчивается, а воспалённая фантазия рисует скрытое от взгляда.

Здесь же ощущение грандиозности пространства отсутствовало.

Ивану казалось, что своей тяжестью каменные горы давят на него, пригибая к земле, угнетая разум. Но скоро и это закончилось.

Вот опять Иван ощутил тревогу. Что-то неясное заставило его напрячься – чувство приближающейся опасности, исходящее не от пещеры, а от чего-то другого, чего он понять не мог, но был абсолютно уверен в том, что опасность существует и она впереди.

Также он ощутил уверенность в том, что это не угроза, а предупреждение: вроде как теперь ты в курсе и не наделаешь глупостей.

«Интересно, не об этом ли рассказывал леший? А может, это разыгралась фантазия? Ладно, сейчас не время для размышлений». – Охотник взял себя в руки.

Было промозгло, сыро и холодно. И ещё было скользко. Боясь оступиться и так не вовремя растянуться, Иван помнил наказ лешего не шуметь. Он до боли сжал его руку, ища в ней защиты и опоры.

Леш замер, потянув охотника вниз, а затем медленнее подался вперёд. Иван смекнул, что спутник хочет, чтобы он пригнулся: «Наверное, это вход в другой зал».

И действительно, он это понял, как только смог распрямиться во весь рост. Уже не шлёпала по полу вода, стало значительно суше и теплее, и, как ему показалось, откуда-то потянул лёгкий сквознячок, а с ним ещё еле ощутимый, но такой прилипчивый запах тления.

Пошли быстрее. Напарник, ускорившись, потянул его за собой. В крепком хвате руки человек ощутил лёгкую, едва заметную дрожь и догадался о причине своих страхов. «Минуем самое опасное место», – он это понял как-то само собой; значит, не подвело чутьё, работает.

Именно об этом месте предупреждал ночной гость. Здесь либо – либо, по-иному не получится.

«Нет, не за себя волнуется леший, с ним-то что произойдёт в этой зловонной норе? Кто ему угроза, он сам зверь. За меня переживает», – с благодарностью подумал Иван.

Чувства, накрывшие охотника, не были плодом отчаяния и страха в надежде ухватиться за ускользающую из рук спасительную соломинку, вовсе нет. Он нутром ощущал связь между собой и лешим, эмоциональную связь, так внезапно возникшую, которая возникает у закадычных друзей, проживших бок о бок всю сознательную жизнь и не растерявших друг друга. «Чудно всё это», – только и успел подумать он.