– Тротила нема, а то бы пустили состав под откос, и нате вам, воюйте! – сокрушался командир. – Поэтому задача – захватить станцию и вывести из строя локомотив. Если всё получится, то разбираемся с грузом, ищем динамит и подрываем полотно. Стрелковое оружие – в отряд, сколько унесём.

Выдвинулись ещё до рассвета, осторожно ступая по прошлогодней листве. Фёдор тащил за собой собранный и тщательно смазанный пулемёт. В сержантской школе учили стрелять из всего. Глеб опять просился идти со всеми, но его, радиста и ещё троих раненых оставили в лагере. Парень пожелал своим танкистам успеха, и вдруг, сам не ожидая такого от себя, непроизвольно перекрестил закрывшуюся за ними дверь. Так делала бабушка… отряд растворился в предрассветных сумерках.

Отголоски боя стали доноситься до лагеря во второй половине дня. Глеб изгрыз себе ногти, была у него такая дурацкая привычка, когда сильно волновался…

Бойцы вернулись ближе к ночи, но не все. У командира рука висела плетью, лейтенант всё время тянулся к окровавленной повязке на голове. Рана кровоточила, но танкист пришёл на своих ногах. А ещё одного бойца несли на самодельных носилках. У него было ранение в живот, и он громко стонал, прося пить. Из двадцати пяти бойцов назад вернулись семнадцать человек.

В ночной караул в этот вечер, конечно, пошли те, кто оставался в лагере. И только наутро Глеб узнал о ходе боя. Разговорчивый Фёдор поведал ему, что сначала всё шло удачно. Оказалось, что состав прибыл ночью и, слава богу, не успел отправиться дальше. Бесшумно убрав одного из часовых – лейтенант метко бросил нож, – разрезали колючку со стороны леса и подползли ближе к станции. А вот пулемётчика на вышке с первого выстрела снять не удалось. Он успел дать несколько очередей в сторону леса, этим и поднял тревогу раньше времени. Тогда все сконцентрировали огонь на вышке, кто-то попал, и пулемёт смолк. Командир снял с пояса убитого караульного ручную гранату и передал её лейтенанту:

– К паровозу!

Танкист кивнул и, пригнувшись, побежал к локомотиву.

– Я видел, как машинист, фашистская сволочь, высунулся из кабины и стрелял из «вальтера» по товарищу лейтенанту, – продолжал свой рассказ Фёдор. – Одна пуля сбила с него шлем, оцарапала голову, но граната всё-таки попала в цель, влетев в окошко.

– Всё там разнесло, – лицо сержанта расплылось в злорадной улыбке. – Уверен, что и машиниста, и его помощника накрыло… а потом мы окружили комендатуру и палили, пока фрицы, как тараканы, выпрыгивали оттуда врассыпную. Думали, фронт сюда пришёл. Мы рванули к эшелону, а не тут-то было, у них целый вагон с охраной… повыскакивали сволочи, и давай нас обстреливать. Нескольких наших сразу положили, командира в плечо ранили, тогда он приказал – отступаем!

Я поставил пулемёт на насыпи, прикрывал отход бойцов. Много людей потеряли, – с горечью в голосе закончил сержант. – Но немцы в лес за нами не сунулись, и за то спасибо.

– Значит, поезд никуда не поедет? – обрадовался Глеб.

– Паровоз сменят, и поедет. Пути-то целы остались… полдела только сделали.

Днём лагерь продолжал жить своей жизнью, партизаны обсуждали детали боя. Глеб носил воду из ручья, дежурные собирались варить ужин. Когда парень нёс третье по счёту ведро, в небе послышался гул, а затем и пронзительный свист. Как всякий сделал бы в минуту опасности, Глеб бросился к лагерю в свою землянку. Выплеснулась вода из брошенного на землю ведра. Парень бежал сломя голову и вдруг резко остановился. На тропинке перед ним стоял старик. Одет в холщовые штаны и ватник, как обычный партизан. Но дело-то в том, что у них в отряде не было такого человека! Сначала Глеб подумал, что это дед Егор. Такая же густая борода… но нет, не он. Тяжёлый взгляд зелёных глаз из-под кустистых бровей будто приковывал юношу к месту. Всё равно здесь не может быть никого, кроме