Соня решительно пошла вперед.

– Сестричка, помоги, – шептали отовсюду. – Сестричка, дай попить… воды… помоги… помоги… помоги…

Голоса сливались в один общий хор, наполняя помещение бывшего сельского ДК жужжащим гулом. Надломленные, истёртые голоса, хриплые, с надрывом. Кто-то тянул её за подол – совсем слабо, как новорождённый младенец, но Соня, сжав губы, продолжала идти.

Вся медрота в полном составе обнаружилась на улице. Медсёстры и врачи стояли на заметенном снегом асфальте, прямо у выбитых ступенек высокого крыльца с колоннами. Соня поспешно спустилась и, повернувшись к Сан Васильичу, вытянулась в струнку.

– Товарищ лейтенант, разрешите встать в строй!

– Разрешаю, – буркнул тот и обвёл выстроившихся перед ним людей усталым, но пристальным взглядом. – Значит, так… Сегодня поступил приказ: капитана Лемишева перевезти в тыловой госпиталь. Важная, видать, птица, капитан этот, раз о нём так беспокоятся… аж там, наверху. – Он кашлянул, переступил с ноги на ногу, подышал себе на ладони. Под подошвами сапог хрустнул снег. – Ближайший к нам находится на том берегу Волги. Единственный доступный туда путь идёт через саму реку. Кто хочет быть добровольцем?

Никто не откликнулся. Перебираться через Волгу с тяжелораненым на руках было равносильно тому, чтобы подписать себе смертный приговор – покрытая льдом река простреливалась, и хоть палили немцы без прицела, шанс выжить составлял примерно один к десяти. Да и вероятность провалиться под лёд была немаленькой.

Сан Васильич тихо вздохнул и принялся расхаживать вдоль строя.

– Здесь мы не можем оказать ему нужную помощь. Сами знаете. Поэтому… – Он запнулся, поднял свои светлые, опушённые длинными рыжими ресницами глаза и горестно усмехнулся: – Я понимаю, что это опасно. Но сейчас, ребята, опасно везде. Война! Ещё раз спрашиваю: добровольцы будут?

И тут, неожиданно для самой себя, Соня сделала шаг вперед.

– Я, товарищ лейтенант.

Сан Васильич хмыкнул и с головы до ног окинул её критическим взглядом. Соня зябко повела плечами. Холодный северный ветер ударил по лицу своей колкой рукой, бросил в глаза пригоршню мелкого снега и запутался в перекинутой через плечо растрёпанной русой косе.

– Молодец, Златоумова, похвально. Вот только сомневаюсь, что допрёшь ты его. Ты себя в зеркало видала?

– А что со мной не так? – возмутилась Соня и вскинула голову.

Она ненавидела, когда её принимали за хрупкую, слабую девушку. А из-за телосложения её чаще всего именно за такую и принимали: рост, едва-едва дотягивающий до ста шестидесяти пяти сантиметров, худые, как у подростка плечи и выпирающие ключицы, тоненькая талия и изящные запястья и пальцы. Частенько её принимали и за ребёнка, что злило Соню особенно.

Она с вызовом посмотрела Васильичу прямо в глаза и вздёрнула подбородок, всем своим видом выказывая возмущение.

– Всё с тобой, Златоумова, так. Только худая ты больно.

– Не худая! – возразила Соня. – Я от природы такого телосложения. А так сильная, только силу не видно!

– Силу не видно! – передразнил Сан Васильич. – Ладно. Пойдёшь вместе с… – Он оглядел строй. – Вон, с Пономарёвой пойдёшь. Она здоровая, крупная, вдвоём авось справитесь. Вольно, разойтись.

С этими словами он развернулся и решительно зашагал к крыльцу. Соня с Зоей переглянулись и одновременно двинулись вслед за ним.

Через два часа Лемишев уже был готов к транспортировке. Девушки закутали его в четыре одеяла и уложили на широкие деревянные санки. Соня набрала горячей воды во все фляжки, какие ей удалось найти, и как могла закрепила их верёвками. Обогрев, конечно, не ахти какой, да и остынет вода через час-полтора, но всё же лучше так, чем совсем без ничего.