И теперь уже Сеня смотрит на неё с тем же укором, с которым когда-то смотрела на мать она, когда та лила слёзы по Томке. Как-то попробовала объяснить Сене про психические и духовные болезни. Бывают, мол, люди разные: горбатые, сумасшедшие, убогие. И принимать их надо без осуждения, какими Бог создал. И помогать по мере сил. Нет, не сюсюкать и потакать, а знать тактику поведения с ними, как знает врач-психиатр, каким образом вести разговор с больными. Но сын не понял, скептически ухмыльнулся. Не готов ещё…

Во время вторых родов вопросом о том, кого хочется иметь, Наташа не задавалась: лишь бы здоровеньким был. Намучавшись с Генкой, устав от больниц, капельниц и вечного страха перед очередными его болячками, ни о чём другом и не мечтала. Всю свою нежность и заботу перенесла на новорожденного. Генка слонялся по квартире неприкаянным. Занять его было абсолютно нечем. Хорошо бы на ту пору было отправить его к бабушке с дедушкой, но мама серьезно заболела, рак, потом слёг отец… И пошли похороны за похоронами. И пропасть между ней и сыном росла со дня на день. Степан утопал в работе. Сын донимал так, что подчас не могла дождаться прихода мужа. Генку с трудом можно было заставить убрать за собой постель. И делал он это с такой неохотой и так неряшливо, что ей приходилось всё перестилать заново. Терпеть не могла, когда одеялом прикрывают скомканную простынь. Сын абсолютно всё делал наперекор ей! А до нее все никак не доходило, что это умысел! Что он вредит специально, чтобы привлечь к себе её внимание. Сейчас это понимала. Господи! Почему мы прозреваем так поздно?! Убрав в кухне, снова подошла к окну. Вороны все кружились над застывшим парком. Каким-то заявится сегодня домой старший?

Он вернулся домой поздно вечером, прихрамывая на левую ногу. Нагло улыбаясь, сообщил:

– Твой сосунок на меня с ножом сегодня накинулся!

Наташа молча, в упор, смотрела на сына. Ждала, что скажет дальше.

– Ну что на меня уставилась? Опять его оправдываешь? – и пошёл в кухню. Хлопнула дверка холодильника. Она села за стол напротив.

– Ну что ты меня гипнотизируешь? Хочешь, чтобы заявление из милиции забрал? По глазам вижу. А если не заберу?

– Заберёшь! – глухо прозвучал её голос. Сын хмыкнул.

– Посмотрю на его поведение! Пусть сначала прощения попросит.

– Значит, ты ни в чём не виноват?!

– Значит, ни в чём! Я – потерпевший. Сожрал мои пельмени и доволен!

– А что, в холодильнике не было другой еды?

– Не хочу я есть эту курицу! Он знает, что я её не люблю!

Наташа молча смотрела в глаза сыну.

– И это было единственной причиной вашей ссоры? – В голосе её было столько горечи, что сын поперхнулся и закашлял.

– Наябедничал, значит! И ты ему поверила! Ты всегда ему веришь, на нём, как на депутате Госдумы, право неприкосновенности! А ты знаешь, что я его за это могу в тюрягу упрятать?!

И опять всё перевернулось внутри. И опять шевельнулся в животе липкий и скользкий страх за младшего. А ведь это может случиться! Не сейчас, то когда-нибудь. С отчаянием смотрела на двигающиеся челюсти сына. Как же ему нравилось мучить её, видеть её страдания! Вот и сейчас прячет свой довольный взгляд в тарелке с супом.

– В кого ты такой, Гена?! – выдохнула обречённо, чувствуя, как по коже пробегает нервный озноб.

– В дядюшку-уголовника! Я от вас уже это слышал! И хватит мне глаза мозолить! Дай поесть!

Молча вышла. Разговор снова зашёл в тупик. Ей до него не достучаться! И вспомнился давнишний разговор с мужем:

– Случись что со мной, Наташа, хватишь ты беды с Генкой. Сейчас он мою силу чувствует. Тут как-то на Сеньку наскочил, стал валтузить. Я как раз домой пришёл, досталось ему от меня! Помнить будет, что на всякую силу другая сила найдётся! Сенька, что он, как цыпленок рядом с ним. Генка в меня комплекцией пошёл. А вот натурой в кого уродился, не знаю…