Конечно, такие разговоры о тете Лизе с мамой у Яны стали происходить уже, когда она вполне выросла, лет в 17-18. До этого она не особенно вслушивалась и не принимала участия в их беседах, молча сидя рядом с куском торта. Благодаря этим разговорам, она пыталась понять, что в ней, в этой странной женщине, такого важного для мамы, и с грустью поняла, что та, наверное, является для мамы единственным источником настоящих новостей, глотком жизни, которой ей самой не жить уж никогда, потому что «нехорошо» и потому что «ни к чему». Мама питалась этими впечатлениями, выискивала в них неприличное, радовалась тому, что «ничего хорошего там нет», рассказывала коллегам по работе «вы знаете, такой кошмар!». Округляла глаза и поджимала губы, покачивала головой, додумывала подробности историй, о которых неизвестно было никому, даже, наверное, самой тете Лизе.

Саму Яну ничуть не интересовали походы, ей был неприятен неряшливый вид маминой подруги, ей претила ее привычка рассказывать, не спросив даже, как дела, и даже то, как она, развалившись в дедушкином антикварном кресле, распластав свой большой старческий живот, рассказывала о вчерашних заплывах в девственных озерах в забытых дебрях сибирских лесов. Было как-то странно и неприятно представлять тетю Лизу в купальнике, или, не дай бог, без него – а ведь та часто намекала, что в тех местах, что они купаются, купальники вроде как ни к чему… Но что-то в ней было такое, что-то очень юное и открытое, что не позволяло вот так вот взять и сказать о ней плохое, за спиной.

Многие мамины противоречия с возрастом были разгаданы. Методом подбора, проб и ошибок.

Самым главным маминым противоречием было отношение к успехам дочери. С детства ей твердили, что она растет в легендарной семье и просто не имеет права становиться посредственностью! Еще бы! Предки дворяне, дедушки-бабушки все герои войны, еще один дед крупный политический деятель, папа ученый, такая семья, такие гены! С таким грузом Яна жила и старалась не подвести ни папу, ни дедов, ни, тем более, одну из бабушек, партизанку, убитую фашистами в далеком Сталинграде. Этот груз давил на нее ежедневно, как и меркли ее успехи в учебе перед лицом подвигов предков, как почивших, так и ныне живущих.

Дабы не опорочить память предков, пришлось Яне уступить материнским уговорам и пойти на экономический факультет ленинградского университета, учиться там с отличием, мало что понимая. По окончании вуза у нее не было не малейшего понимания, кем быть. Не удавалось у нее связать сухие насыщенные теоретические лекции с практическим применением, и даже думать на эту тему было неинтересно. Учиться было легко, работать было еще легче, но совсем неинтересно.

У нее было двое друзей – Маринка, подруга с самого раннего детства, дочка соседей с 3 этажа, веселая, бестолковая, старше ее на год и из-за этого постоянно пытающаяся оказать ей какое-то покровительство. Иногда это выглядело по-детски, иногда выручало. Был еще Сашка, тоже сосед и одноклассник, ставший впоследствии мужем, которого мама откуда-то притащила однажды – встретила его, первоклассника, на улице поздно вечером, гуляющего без родителей, узнала и посчитала своим долгом пригласить домой, отогреть, напоить чаем. Она вела себя с ним как с долгожданным гостем, развлекала какими-то историями, а потом заставила Яну сидеть с ним в комнате, «играть вместе». Тем временем она позвонила домой Сашкиным родителям, потому что «ребенок не должен ходить по улицам один, так поздно. Ребенку надо спать». Пока она это делала, «ребенок», наигравшись в Янины игрушки, действительно уснул в кресле в Яниной комнате. Там его и оставили.