СУИНЛИ СУИНЛИ

В Суинли. Меня заставили написать название целиком. Так стыдно, что снова подташнивает.

Энгель с досадой требует, чтобы я не переживала из-за названия технической базы. Ее уже не раз пытались разбомбить, так что ничего секретного в ней нет. Энгель уверяет, что гауптштурмфюрера больше заинтересует мое описание первой сети радаров. Теперь она сердится на Т. за то, что он нас прервал.

Ненавижу их обоих. Ненавижу их всех. НЕНАВИЖУ ИХ

Разнюнилась, идиотка.

Ладно. На экране радара вы видите зеленые точки, обозначающие самолеты. Одну, две, и они движутся. Не исключено, что это наши самолеты. Можно наблюдать, как разворачивается сражение, точек становится все больше, к первым в мерцающем свете экрана присоединяются новые. Они собираются вместе, некоторые гаснут, как искры бенгальских огней. Каждый погасший зеленый огонек означает закончившуюся жизнь, всего одну, если сбит истребитель, или жизни целого экипажа, если бомбардировщик. «Погасни же, огарок!»[11] (Это из «Макбета». Говорят, он тоже, как ни маловероятно, был одним из моих предков и на самом деле время от времени вершил суд на земле наших семейных владений. По мнению шотландских современников, король не был таким вероломным негодяем, каким изобразил его Шекспир. Запомнит ли меня история как магистра искусств, как человека, получившего орден Британской империи, или как приспешницу гестапо? Даже думать об этом не хочу. Очень может быть, когда перестаешь вести себя по-рыцарски, вполне можно потерять и звание магистра.)

При наличии радиосвязи Мэдди могла передавать на самолеты, что именно служащие со спецобязанностями видят на своих экранах. И говорила пилотам примерно то же самое, что в Оуквее, разве что не так хорошо знала ландшафт Кента. Сообщала координаты движущегося воздушного судна, скорость ветра, есть или нет выбоины во взлетно-посадочной полосе (иногда на нас совершали налеты). А еще отдавала распоряжения предоставлять приоритетное право на посадку тем самолетам, у которых оторваны закрылки или пилот получил ранение и в плече у него застрял осколок, ну и так далее.

Как-то раз вскоре после полудня Мэдди следила, не появятся ли в эфире отставшие после сражения, в котором не участвовала эскадрилья Мейдсенд, и чуть не упала со стула, когда до нее донесся отчаянный голос, раздавшийся на ее частоте:

– Мэйдэй-мэйдэй…

Отчетливый сигнал по-английски. А может, это было французское m’aidez, «на помощь». Дальше передача шла по-немецки.

Голос был мальчишеским, молодым и перепуганным. Каждое появление в эфире обрывалось всхлипыванием. Мэдди сглотнула – она понятия не имела, откуда несется этот отчаянный зов о помощи, – и крикнула:

– Слушайте! Слушайте, – после чего переключила звук с наушников на громкоговоритель, чтобы все могли услышать, и схватила телефонную трубку: – Это помощник диспетчера Бродатт из наблюдательной башни. Я могу связаться непосредственно с Дженни из спецобязанностей? Ладно, значит, с Тессой. С тем, кто у экрана. Мне нужно идентифицировать радиосигнал…

Все столпились вокруг телефона, глядя через плечо Мэдди, как она записывает под диктовку с радиолокационной станции, и громко ахнули, осмыслив координаты.

– Он идет прямо на Мейдсенд!

– Вдруг это бомбардировщик?

– Вдруг у него еще остались боеприпасы?

– А если это ловушка?

– Тогда он говорил бы по-английски!

– Кто-нибудь знает немецкий? – выкрикнул дежурный офицер.

Все молчали.

– Проклятье! Бродатт, оставайтесь на связи. Давенпорт, пробегитесь по базе, может, кто-нибудь из девочек поможет. Приведите мне человека, понимающего немецкий! Живо!