Собрание проводилось в штабе – так аборигены окрестили один из домов, который когда-то предназначался для продажи, но после того, как в нем были выявлены сложные конструктивные недоделки, неподдающиеся исправлению, его было решено превратить в место сосредоточения управленческого аппарата. Фактически это была вотчина главного распорядителя Алексея, но в моменты собраний, когда сюда съезжались управлялы рангом повыше, он переставал быть здесь единоличным хозяином…

Декабрь в этом году выдался рекордно теплым. Температура уже несколько дней колебалась около нуля. Улицы поселка были покрыты вязким снегом, и идти по нему было тяжело. Можно было, конечно, доехать до штаба на машине, но Катерина из принципа экономии решительно отказывала себе в каких-то излишних удобствах. Этот принцип в последний год стал главенствующим в ее взаимоотношениях с внешним миром. Она и одевалась по большей части с вещевых рынков и питалась из магазинов эконом-класса, хотя по своей зарплате вполне соответствовала рангу так называемого среднего класса. Загородный дом сжирал все их семейные доходы…

Все подступы к штабу были заставлены машинами. Катерина единственная решилась прийти сюда пешком. Три человека стояли у порога, курили и о чем-то говорили. Они немного расступились перед ней и изобразили на лице приветственное выражение, но Катерина, не поднимая на них глаз и не поздоровавшись, зашла внутрь. Из-за того, что ее дом был еще не достроен, она чувствовала себя изгоем местного общества. Ей казалось, что и управлялы и аборигены одинаково презирают ее, и она в ответ заочно всех их презирала…

Из числа аборигенов на собрании присутствовало не больше двадцати человек. Они расселись в самой большой комнате первого этажа на составленных в ряды стульях и табуретах лицом к столу, за которым плечом к плечу расположились ответчики – то есть упралялы. Пока собрание не началось, лица обеих противоборствующих сторон были доброжелательны.

Катерина устроилась в заднем ряду за чьей-то спиной в дубленой коже. Из женщин кроме нее присутствовала еще «дама из Амстердама». Так Катерина мысленно называла эту фифу с задранным от важности клювом, которую не любила, наверно, больше, чем кого-либо из аборигенов.

Дом дамы находился на соседней улице и частично просматривался с Катерининого балкона. Поэтому Катерина, когда выходила на балкон, как бы она не пыталась казаться себе равнодушной и не любопытной, первым делом смотрела именно в ту сторону.

Как правило, дама приезжала в поселок в субботу утром на маленьком элегантном «мерседесе» голубого цвета. Ворота в ее доме были автоматические. Не вылезая из машины, она открывала их пультом, заезжала во двор, и ворота медленно закрывались. Забор вокруг дома был очень высоким и закрывал почти весь двор, поэтому увидеть, чем дама занимается в течение выходных, Катерина не могла, как бы она не изгибалась над перилами балкона. Методом дедукции можно было сделать лишь несколько поверхностных выводов…

У дамы не было детей и, по всей видимости, не было мужа. Она не устраивала праздников, не жарила шашлыки, к ней не приезжали гости. Дама не показывалась из своего дома на протяжении всех выходных, и объявлялась на публике только на собраниях.

На собраниях дама усаживалась всегда в первом ряду напротив стола, за которым размещался президиум управлял, и иногда задавала каверзные вопросы. Судя по учтивости ответов, можно было понять, что управлялы даму побаивались. По крайней мере, к Катерине такой учтивости они не проявляли никогда. С Катериной управлялы, в лучшем случае, были вежливы. Ненавидимый всеми Алексей, когда понял, что деньги у Катерины закончились, и больше из нее ничего не выжать, вообще перестал ее замечать, хотя перед другими аборигенами буквально расшаркивался, так как они постоянно заказывали у него какие-то работы и платили наличными…