Пуще всех аборигены ненавидели управлялу по имени Алексей, который был тут кем-то вроде исполнительного директора или главного распорядителя. Он руководил таджиками, отвечал за технику и материалы, договаривался с поставщиками. Алексей находился в поселке ежедневно и практически являлся лицом компании «Z&Зет». Остальные управлялы – более высокого ранга – наведывались в Барханы от силы раз в неделю, а некоторые только на собрания, которые проводились регулярно в одну из суббот во второй декаде каждого месяца…

В эту субботу было как раз назначено такое собрание, и Катерина уже с утра была во взбудораженном состоянии.

– Я не пойду, – сразу предупредил Вадим.

– Почему? – Катерина тут же обросла острыми углами.

– Это твой дом, ты и иди.

– Это НАШ дом, Агеев! – она тут же начала закипать, хотя понимала, что ничего хорошего от повышения градуса не произойдет и даже теплее в доме не станет.

Вадим не хотел скандала, притом с самого утра. Он знал, чем погасить назревающий конфликт.

– Я лучше делом каким-нибудь займусь. Щели запаклюю или бревна пошлифую…

Такой довод мгновенно остудил Катерину. Дом – это святое. Любое желание сделать дом лучше – не оспаривалось, принималось на веру, вывешивалось в красный уголок под иконами.

– Заодно проследи, чтобы Анька хотя бы час на скрипке поиграла, – уходя, распорядилась Катерина.

Как только дверь за ней захлопнулась, тут же проснулась Анюта. Она словно выжидала, когда мама уйдет. Слышать от нее с самого позоранка про скрипку и про уроки не хотелось.

– Что есть поесть? – спросила она, сбросив одеяло.

Перед папой у нее не было надобности строить из себя несправедливо угнетенное существо (именно такой она становилась в присутствии мамы). Вадим тоже оживал в общении с дочерью: начинал вдруг шутить, улыбался, чего с ним почти никогда не бывало, когда он разговаривал с Катериной.

– Оно, конечно, можно и поесть, – Вадим стал говорить говором какого-то мультяшного мужичка-лесовичка, – но надобно сначала заслужить еду. Иначе чересчур пузато будет, а в другом разе и не полезно. Где наша скрипочка? Скрипочка-а, ау!

– Ну, па-ап, – мордочка Анюты по лисьи вытянулась, – ну ми-иленький. Я потом поиграю.

– Когда?

– После еды.

– Ага! А после еды ты снова скажешь потом, а потом еще потом, а потом придет мама и нам обоим влетит.

– Ну, па-ап…

– А мне, между прочим, очень нравится, как ты играешь этот этюд Викинга…

Анютка хрюкнула, хотя понимала, что папа специально сделал ошибку, чтобы повеселить ее.

– Не Викинга, а Ридинга.

– А мне все равно нравится.

– Ты мне льстишь специально, чтобы я тебе сыграла.

Вадим расхохотался. Слово «льстишь» в устах девятилетнего ребенка действительно прозвучало очень смешно. Как удивительно быстро пополняется лексикон у современных детей. То ли школа преуспела, то ли Интернет помог…

– Ладно, договорились. Но после завтрака ты не отвертишься. Пять раз сыграешь Викинга.

– Три раза…

– И десять раз гамму соль… э-э… мажор.

– Пять раз…

– Будешь торговаться, я тебя в снег головой брошу.

– А я маме скажу, что ты кружку разбил.

– Что?! Ах ты маленькая шантажистка! Да я тебя…

– Папа!!! Только не щекочи холодными руками… Па!…

Спустя полчаса один из их ближайших соседей – Юрий Васильевич Горский (бывший чиновник, как он сам про себя говорил), гуляя по улице, невольно остановился у дома Агеевых. Он не пошел на собрание и никогда на них не ходил, потому что не верил в добропорядочность нынешнего человечества.

Медленно падал легкий снег, над головой раскинулось матовое небо, и было на душе бывшего чиновника очень умиротворительно. В это время из дома, возле которого он остановился, вдруг донеслась тоскливая скрипичная мелодия, которую Юлий Васильевич уже когда-то слышал – может быть в те годы, когда человечество было еще добропорядочно. И хотя игралась она не очень уверенно и порой фальшиво, Юлий Васильевич не удержался и дрогнул лицом, сдерживая горловой спазм…