Алексей Ветров, со своим «Оракулом», сам того не ведая, стал ключом к этим безднам. И «Куратор» намеревался быть тем, кто будет держать этот ключ в своих руках.

«Игра началась», – произнес он, и в его голосе прозвучал металлический оттенок, не свойственный человеку. – «И правила ее будут устанавливать мы».

На одном из мониторов, едва заметно, на долю секунды, промелькнул тот самый символ – стилизованная «А» с изогнутыми линиями. Он словно подмигнул «Куратору», прежде чем раствориться в потоке данных.

«Куратор» лишь улыбнулся. Ему нравились вызовы. Особенно те, которые имели тысячелетнюю историю.

Марина провела пальцем по пыльному корешку фолианта. Запах старой бумаги, микса из древесной трухи, типографской краски и веков забвения, был для нее родным и успокаивающим. В отличие от Алексея, для которого самым привычным ароматом был озон от работающих серверов, Марина чувствовала себя здесь, в Центральном архиве, как дома. Каждое хранилище, каждая полка, каждый свиток были для нее не просто хранилищем информации, а живым организмом, пульсирующим забытыми историями.

После обеда с Алексеем, ее мысли не давали покоя. «Алатырь в коде ИИ…» Это звучало как сюжет для бульварного романа, но в глазах Алексея не было ни тени шутки. Напротив, в них читалась отчаянная, почти детская растерянность. И это настораживало. Алексей Ветров, циник до мозга костей, верящий только в байты и мегагерцы, вдруг столкнулся с чем-то, что выбивало его из привычной колеи. А значит, это было серьезно. Очень серьезно.

Она знала, что Алатырь – это лишь один из многих символов, приписываемых той древней силе, о которой она собирала информацию по крупицам. В разных культурах, в разных веках, она проявлялась под разными именами, но всегда – как нечто, связанное с информацией, знанием и контролем.

Марина подошла к одной из самых старых секций, где хранились манускрипты, датируемые еще допетровскими временами. Эти фолианты редко выдавались, их страницы были хрупки, а язык – архаичен. Но именно здесь, она чувствовала, мог быть ответ. Она помнила одну из легенд, которую ей рассказывал ее дед, тоже историк, но с куда более развитой тягой к мистификациям, чем у нее самой. Он называл это «Кодом Сирены».

«Код Сирены – это не просто набор символов, Мариночка, – говорил он, поглаживая свою седую бороду. – Это ключ. Ключ к информации, которая может как спасти, так и погубить мир. Она не написана чернилами на бумаге, и не высечена в камне. Она живет в самой ткани реальности, проявляясь лишь тогда, когда мир готов ее услышать. Или когда кто-то случайно наступает на ее след».

Тогда Марина лишь посмеивалась над его байками. Теперь ей было не до смеха.

Она нашла нужную полку. Ряд книг, переплетенных в толстую, выцветшую кожу. Пальцы пробежали по корешкам, пока не наткнулись на нужный. «Записки странствующего монаха Сильвестра. О тайнах Московского царства». Монах Сильвестр был фигурой полулегендарной, ему приписывали знание древних языков, алхимии и даже способность видеть будущее. Большинство историков считали его еретиком и сказочником, но Марина знала, что за каждой сказкой скрывается зерно истины.

Она осторожно достала книгу. Страницы, пожелтевшие от времени, пахнули плесенью и чем-то еще – чем-то неуловимым, похожим на сухие травы и прогорклое масло. Она открыла книгу на середине, там, где лежала закладка из высушенного кленового листа. Этой закладке было не меньше века.

Ее взгляд скользнул по строкам, написанным старославянской вязью. Слова складывались в образы, полные метафор и аллегорий. Монах описывал некий «ключ к знанию», который не является ни предметом, ни словом, но «являет себя в лике, что не имеет имени, но суть его – начало и конец». Дальше шли описания, которые, по ее мнению, могли относиться к той самой стилизованной «А» с рогами. Монах называл его «Знаком Алатыря, что суть Око Мира».