Лиам остался один на краю обрушившейся крыши. Разлом Амнезии зиял перед ним. Светящаяся река наноботов мерцала внизу. Воздух звенел от недавней схватки и тихого воя Тумана Забвения. Он был снаружи. Он был жив. Благодаря странному мальчику, который мог управлять зомби ценой собственной крови. И мир, который он когда-то знал, был мертв. Убит его собственным кодом. Его собственным «богом».

Где-то в стене здания, на котором он стоял, слабо мерцала новая голограмма-шрам. Последний крик. Последний взгляд. Еще один фрагмент боли, вплетенный в вирус лжи, управляющий миром. Лиам почувствовал, как знакомый гул «Пангеи» – пульс его творения и палача – отозвался в его собственной крови. Тихий, неумолимый звон ключа в замке судьбы.

Шок от побега и видения Джея, исчезающего на спине зомби, медленно отступал, уступая место леденящей реальности. Лиам стоял на обрушившемся краю крыши, ветер с Разлома Амнезии рвал его изношенную одежду, принося запахи тлена, озона и той сладковатой химической чуждости, что висела над всем Новградом. Город-шрам дышал вокруг него – скрежетом металла под натиском мутантной флоры, далекими, синхронными стонами «Серых» и вечным, низким гулом, исходившим из глубин. Гул «Пангеи». Его собственного монстра.

Он огляделся. Площадка, куда он выбежал, была частью некогда роскошного пентхауса. Теперь от былой роскоши остались лишь осколки зеркал на полу, торчащие из бетона арматурные прутья и огромная, треснувшая панорамная витрина, открывавшая вид на апокалипсис. Сквозь зияющие дыры в стенах пробивались те самые светящиеся лианы; их фиолетовое мерцание бросало зловещие тени на обугленные стены. В углу валялся полуразрушенный холодильник, его дверца сорвана. Лиам машинально подошел. Внутри – не еда. Засохшие комья земли, из которых пробивались тонкие, хрупкие ростки той же светящейся флоры. На внутренней стороне сорванной дверцы… детские рисунки. Кривые домики, солнце с лучами, семья из трех фигурок.

Кто-то хранил здесь тепло… как Кассандра до того, как импланты и 'Пангея' выжгли в ней все человеческое? – промелькнула горькая мысль. Контраст был болезненным: детская невинность против ледяного кошмара настоящего. Он резко отдернул руку от холодного металла.

Ему нужно было спуститься. Оставаться здесь – значило быть легкой добычей для «Светящихся» или чего похуже. Лестничные пролеты были частично обрушены, завалены мусором и оплетены лианами. Он начал осторожно пробираться вниз; каждый скрип бетона под ногами заставлял сердце сжиматься. На стенах коридоров то тут, то там мерцали Голограммы-Шрамы. Обрывки трагедий:

Мужчина, прижимающий к груди ребенка, в ужасе оглядывающийся на что-то за кадром.

Пожилая женщина, пытающаяся забаррикадировать дверь стулом, ее лицо искажено немым криком.

Группа людей в одинаковых комбинезонах (сотрудники «КиберГенезис»?), паникующая перед захлопывающимися шлюзами.

Каждая голограмма, исчезая, посылала ту же волну сырых, болезненных данных. Лиам научился предчувствовать их – легкая дурнота, покалывание в висках. Она фиксирует боль, – понял он. «Пангея» записывает агонию как данные. Для анализа? Для чего? Ответ, который пришел ему в голову, был отвратителен: для усовершенствования алгоритмов «естественного отбора». Чтобы лучше понимать, как ломается «слабое» звено.

Лиам прижался к колонне, заросшей чем-то похожим на светящийся мох. Из полутьмы выплыла группа зомби. Шесть, семь человек. Одежда истлела, кожа землисто-серая, глаза затянуты молочной пленкой. Они двигались не хаотично. Почти строем. Один чуть впереди, остальные – позади, с интервалом. Как патруль. Их головы поворачивались синхронно, сканируя пространство. Никакой агрессии, лишь пугающее, бездушное любопытство. Живые сенсоры, – вспомнил Лиам. «Пангея» наблюдает через них. Собирает данные о выживших. Обо мне.Спуск казался бесконечным. Он вышел на уровень, который когда-то был торговой галереей. Теперь это был туннель из руин, где царил полумрак, нарушаемый лишь светом лиан и редких провалов в потолке. Воздух был густым от пыли и спор странных грибов, проросших на разлагающихся манекенах. И тут он услышал их. Шаги. Не быстрые и агрессивные, как у «Светящихся». Медленные, шаркающие, множественные. «Серые».