– Как хвалиться, лучше позвал бы.

– Надо – позову.

– Ну как же не надо, – заметил тот, что был без шапки, – до утра кой-кого еще подденет…

Кочубей приказал:

– Адъютант, за сестрой!

В темноте скрылся Левшаков, самый преданный и самый, по внешнему виду, невзрачный адъютант, которого знала история. Он с гордостью именовал себя адъютантом, но никогда не интересовался внешними отличиями этого чина. Однажды ему предложили аксельбанты, снятые с убитого офицера. Аксельбанты Левшакова обидели, и он приспособил их на репицу своего боевого коня.

Кочубей, отослав Левшакова, полюбопытствовал:

– А кто ж вы будете: рядовые брюхолазы або начальство?

– Можно и познакомиться, – просто сказал человек в папахе. – Кандыбин – помощник комиссара фронта.

– Старцев – военный руководитель, да и комиссар тоже, – представился человек в черкеске.

– А он тоже комиссар? – неприязненно, ткнув пальцем в третьего, с тонким голоском, спросил Кочубей.

– Нет, это Птаха – командир кавалерии у Кондрашева. Наездник, – ответил Кандыбин и передвинулся ближе к плетню, так как ему показалось, что с той стороны плеснули весла.

– Эге, – покрутил головой Кочубей, – этот для меня понятный, вот этот самый Птаха, а вот як комиссары в самый переплет влипли, га?

Кандыбин сдержанно засмеялся.

– Потому что комиссары, больше не почему.

Вскоре прибыла сестра. Вынырнув из темноты вслед за Левшаковым, она деловито спросила:

– Где раненый?

Раненый подполз. Наталья начала возиться около него, тихонечко покрикивая:

– Ну-ну, не скули. Переворачивайся же! Ну и колода! Пустяковая рана. Тише скули, а то кадет подслухает. Ну и мужики дохлые пошли.

Пехотинец был ранен в бедро, потерял много крови. Рана была серьезная. Боец поворачивался с трудом.

– Эй, вы, – позвала Наталья, – помогите! Замучилась.

Провожаемый шутками товарищей, на помощь подполз боец.

– Ничего не вижу. Куда тащить?

– Не знаешь куда? Первый раз? – прикрикнула на него сестра.

Раненый вскоре притих и лежал, будто перерезанный надвое белым бинтом перевязки. Наталья, развернув узел, принесенный с собой, наливала в кружку молока. Во фляге булькало, и помогавший Наталье боец, почуяв, что у нее имеется кое-что перекусить, потянулся к узлу. Наталья ударила его по спине.

– Прими руки. Это раненым.

– Да, может, я сейчас буду раненый, – отшучивался солдат.

– Таких пуля за три версты облетает.

Начальник штаба, оставив Кочубея разговаривать с новыми знакомыми, присел возле Натальи. Она была в кофте из легкого ситца.

– Легко одеты, ночь довольно холодная, – заметил Рой, притрагиваясь к ее полной руке.

– Ладно уже, заботливый, – отрезала Наталья.

Рой этого не ожидал. Он сам не заметил, как прикоснулся к ее руке. Ему было неприятно, что эта белокурая красивая девушка, которой он часто любовался издали, истолковала его жест ложно.

– Да нет же, вы меня не так поняли, – пробовал он оправдаться.

– Куда уж мне понять… Ладно, уходи. Пристала к вам, жалею… Липнете все, как мухи… Тошно!

– Вы останетесь здесь, в хуторе, – решив уйти, сказал Рой. – После взятия станицы – на прежнее место. Вероятно, на правый берег переведем санитарную часть не раньше завтрашнего вечера.

На обратном пути Кочубей нервничал:

– Надо поспешить. Проваландаешься тут, и, может, так дело повернется, шо комиссары Невинку заберут, а Кочубей будет у кобыл хвосты обкусывать.

И категорически распорядился:

– Оставь, начальник штаба, в леваде особую партизанскую сотню, а всех остальных – по Митькиному приказу. Надо, мабуть, на переправу послать с отрядом Михайлова и того белявого, шо Кондраш прислал вечером. Як его?..

– Батышев?

– Вот, во, Батыша. Он, кажись, добрый рубака, сердитый с виду и при всей форме…