Помощник командующего войсками фронта

Кондрашев».

– Стой. Всего ты б мне и не читал, – скривился Кочубей, – читай главное.

Рой откашлялся.

– «Ваня. Я тебя еще не видал, но слыхал много. Сильно на тебя надеюсь и на твоих казаков. Дмитрий».

Кочубей передернулся, на лице забегали мускулы, нахмурился, потом улыбнулся, взял бумажку и, далеко отставив от себя и ткнув пальцем, важно спросил:

– Где тут написано «Ваня»?

– Вот, – указал Рой.

– А «Митрий»?

– Вот.

– Добре. Начальник штаба, Невинку треба взять, – твердо сказал Кочубей. – Хлопцам вели потуже очкуры3 подтянуть да шашки поострить о голыши.

Когда Рой повернулся, Кочубей остановил его и медленно, будто высказывая только сейчас пришедшее решение, приказал:

– Людей и коней накормить. Як потемнеет, спустить отряд вот туда, – он указал на мельницу Баранова и шерстомойку.

Далекая, вытянутая по Кубани левада была пустынна. Двухэтажный дом мельника можно было определить только по рыжему пятну крыши: видно, окружили дом немалые поля и акации.

Левада находилась под действием прямого огня противника. Кочубей понимал сложность задачи.

– Як ты кумекаешь, начальник штаба?

Рой, передернув плечами, поднял бинокль. Несколько минут длилось молчание. Наметанный глаз есаула вновь обследовал опасные подходные пути и удобные для конницы места сосредоточения. Мелкая лощинка, пожалуй, поможет провести спешенные сотни. Он опустил бинокль и утвердил решение Кочубея:

– Рискнем. По мостам ударить только с левады. А для пехоты пробег большой. Только нужно незаметно.

– То твое дело. Стремена подвязать, на копыта – тряпки. Хлопцев предупреди: за цигарки и разговоры – плетюганов… – Внезапно оборвав речь, схватил Роя за руку: – Глянь, глянь, як Кондрашев подтягивает брюхолазов!

– Тактически правильное решение задачи, – похвалил Рой, оценивая местность, – принцип внезапности. Туманы тут бывают по утрам. Неожиданная атака. Когда мало снарядов – это, пожалуй, единственный выход.

Кочубей не скрывал восхищения:

– Вот тебе и пехота! Як ужи!

Незаметно для противника, почти не отрываясь от земли, переползали открытые места пехотинцы. Пехота накапливалась к небольшому хутору Рождественскому. Бесшумно ползли разношерстные бойцы второй партизанской дивизии Кондрашева, Дербентского и Выселковского полков: ползли казаки, не сумевшие еще добыть себе коней, – завтрашние бесстрашные кавалеристы; ползли иногородние: бондари, плотники, сапожники, овчинники; ползли старые солдаты в обмотках и выцветших гимнастерках, с винтовками, пронесенными через фронты, и невинномысская мастеровщина из депо и железнодорожных мастерских; лезли шахтеры хумаринских копей и рядом с ними рудокопы серебро-свинцового рудника, вон из-под того Эльбруса, сейчас только чуть угадываемого за дымами пожарищ и пылью, поднятой ветром с широкого Недреманного плоскогорья.

Кочубей долго наблюдал за этим гибким человеческим потоком. Потом тихо распорядился:

– Иди, начальник штаба, да кликни ко мне Володьку.

Он опустился на землю, а поодаль, не спуская с него глаз, на корточках сидели его верные телохранители – черкесы.

Впереди всех Ахмет Муртузуев. Косые лучи заходящего солнца играли его золотым оружием. Не уважают адыгейцы чеканной оправы. Белой слоновой костью испокон веков украшали мастера племени Адыге клинки, кинжалы и пояса своих джигитов. Но пришел отец Ахмета, потомок известных абреков, в Адыгею как переселенец отсюда, из предгорной Черкесии, где любят чеканку золотую и серебряную с чернью. Принес свои вкусы и обычаи в адыгейский аул. Поэтому веселится солнце, перебирая лучами своими золотую орнаментовку.