Имелись различные инструменты: топор, долото, тесла, мотыги, двузубчатая соха деревянная, двуконная соха. В кузницах ковались ножи, косы, серпы, делались гвозди, подковы, железные светцы для лучины, мотыги, серпы, косы-горбуши, сечки для рубки капусты.

В 1640 году в Чердынском районе возник небольшой железоделательный завод. Кузни были во всех крупных населённых пунктах Строгановых. В хозяйстве имелась домашняя утварь: деревянная и глиняная посуда, которую мастера делали на гончарных кругах с XVI века. Из берёзовых наростов-капов вырезали ложки, ковши, солонки. Широко использовали берестовую и плетёную посуду – это были туеса и короба. Бондари набирали из тонких дощечек ведра, кадки, квашёнки, подойники и закрепляли их черёмуховым прутком.

Возчики на лошадях использовали сани, телеги, волокуши. Одежда зимой – из овчины. Охотники и рыболовы носили «пузаны» – от хантов… Обувались в валенки, чуни, онучи с лаптями.

Летом те же лапти, но в основном босиком. Носили душегреи, сарафаны… сами пряли, вязали, ткали и шили… [4].

Русская деревня царской России была одной большой семьёй. За столетия переженились все соседи, большая и малая родня жила во всех соседних сёлах. Ну а своя семья – это главный смысл крестьянского существования. Бобыль без семьи считался непонятным, юродивым. А незамужняя девка – позором. Детей и семью иметь крестьянам так же необходимо, как и трудиться. Эти вещи связаны: много детей – много рабочих рук. Много рук – больше труда и достатка в крестьянском доме. Однако в больших крестьянских семьях было непросто. Младший сын оставался в отчем доме. Но хозяин всегда должен быть один. Если женатых сыновей больше одного, лишних отрезали от отцовского дома. Община выделяла им надел земли, и семья рубила детям отдельные избы.

Трудились с утра до вечера, кормились своим хозяйством. «Как потопаешь, так и полопаешь», – говорили в старину. И летом, и зимой работы хватало. И в ежедневных трудах и хлопотах не замечали, как пролетают года, рождались, трудились и помирали.

Что происходило в мире, не знали, не ведали. Если только сборщики податей да оброчники объявятся и что-то расскажут. Услышанные новости пересказывались длинными зимними вечерами, перевирались, создавались сказки: «Савва Яковлев Собакин крестьянин N-ской губернии – певун. Его услышала императрица Елизавета Петровна. Он сладко напевал, неся ношу, «Све-жа-я теля-ти-на…» Она сказала: «Какой сладкий голос, скажите гофмейстеру, чтобы взял его в поставщики припасов для моей кухни». Карман Собакина стал быстро наполняться денежками, и под конец царствования Елизаветы Петровны Собакин, записавшись в купечество, имел столько капитала, что мог вместе с другими коммерсантами взять на откуп таможню в Риге…»

Или: «В Верхотурье жил простой ямщик М. М. Походяшин. Случайно открыл месторождение медной руды, основал дело и стал промысловиком. Завёл пять винокуренных заводов, продал медное дело, стал владельцем Богословских заводов в царствовании Анны Иоанновны, в 1777 году причислен к первой гильдии купцов…»

Слушатели внимали и про себя думали: вот бы и нам так…, но утром сказки улетали, как сон, и начинались трудовые будни, везло единицам, да и простые у нас земли – удалённые, неизведанные.

В починке Кочкина жили уединённо, ели, что вырастят, соберут или выловят; пили воду из ключей – добро их было в разных местах много, воздух был чист, об эпидемиях не знали. Веровали, но были очень суеверны. Отправляясь на охоту, брали в путь-дорогу снадобье против нечистой силы. Если леший запутает в лесу, непременно выворачивали одежду наизнанку. В воде тоже видели лешего и всячески старались его одарить.